Неожиданное наследство инспектора Чопры

Чопра и Поппи жили на пятнадцатом этаже первой из трех высоток комплекса – в «Пумалай». Две другие носили названия «Мегдут» и «Виджай»: все три здания были названы в честь известнейших операций Военно-воздушных сил Индии. Ограниченность городского пространства вынуждала большинство представителей зарождающегося среднего класса селиться в таких многоэтажных темницах. Мумбаи представлял собой одну необъятную стройку. Чопра считал, что если люди и дальше будут столь же рьяно втыкать повсюду высотки, то город скоро превратится в подобие гигантской игольницы. И это его не радовало.

Едва он открыл дверь своей квартиры, как тут же оказался во власти густых запахов благовоний и ароматической древесины. На мгновение ему сделалось дурно.

На полу просторной гостиной восседало самое неприятное Чопре во всем мире существо и взирало на него привычно осуждающим взглядом.

– Где ты был? – взвилась Пурнима Дэви, мать Поппи. – Неужели нельзя было хотя бы сегодня прийти вовремя?

Старуха – седовласая, похожая в своем белом траурном сари на паучиху, – глядела на него, и даже черная повязка у нее на глазу источала враждебность.

Взгляды их никогда не сходились. Причем в буквальном смысле этих слов, поскольку глаз у старухи остался всего один – второго она лишилась много лет назад в схватке с молодым петухом. И все же главная причина их конфликтов крылась не в этом, а в том, что Пурнима так и не признала Чопру достойным мужем для своей дочери.

В свое время Пурнима Дэви, озаботившись отбором женихов для Поппи, проведала, что на дочку положил глаз местный землевладелец-джагирдар Мохан Вишванат Дешмукх. То, что он был почти на тридцать лет старше Поппи, успел похоронить жену и пользовался недоброй славой пьяницы и волокиты, ее, похоже, не смущало. Он владел землей – ничто другое значения не имело.

«Ты могла бы быть женой джагирдара», – упрек этот, как знал Чопра, то и дело слетал с уст старухи. Чтобы попенять дочери, она старалась улучить момент, когда зять был поблизости, и в последние три года – с тех пор, как скончался ее муж Дикар Бхонсле и она переехала жить к Чопре и Поппи, – ей это удавалось довольно часто.

Чопра в очередной раз задумался о том, насколько непредвзята смерть: забрав такого добродетельного, великодушного и уважаемого человека, как его тесть, она пощадила его невыносимую жену, о которой Чопра никогда и ни от кого не слышал ни единого доброго слова.

Чопра не раз пытался убедить Поппи, что ее матушке лучше было бы вернуться обратно в деревню, к сыну. В конце концов, заботиться о немощной матери семейства должен был именно родной сын, а не принятый в семью зять. Но Поппи и слышать об этом не желала.

– Ты же знаешь, до чего Викрам непутевый, – говорила она. – Он о себе-то позаботиться толком не может, как же он будет приглядывать за нашей мамми-джи?

Когда теща двинулась к нему, Чопра встревоженно нахмурил брови. Но затем вспомнил, что старая ревнительница культа – при потворстве и содействии со стороны его жены – в ознаменование отставки зятя подготовила специальную религиозную церемонию.

Чопра по своей натуре не был религиозен. Он давно пришел к заключению, что организованная религия служила основным источником раздоров в его великой стране. Себя он считал убежденным антиклерикалом: ко всем вероучениям относился с равным почтением и равнодушием. Благородный настрой сбивало лишь одно обстоятельство: Поппи была страстной поклонницей всего, что, по мнению Чопры, погружало в ритуальную составляющую веры.

Взять хотя бы нынешний вечер. Отставка – уже свершившийся факт. И что в этой связи должен предпринять бог?

Чопра бросил беспомощный взгляд на жену. Но Поппи была добровольной соучастницей уготованной ему экзекуции и лишь ободряюще улыбнулась в ответ.

Он уделил церемонии ровно столько времени, сколько потребовалось теще, чтобы размазать по его лбу священный пепел, затем со всей возможной неуклюжестью засунуть ему в рот зачерствевший шарик сладкого теста, едва не лишив при этом зуба, и позволил себе удалиться.

Снова спустившись вниз во двор, он обнаружил стайку местных ребятишек – они собрались вокруг слона, который сидел теперь на цепи с навесным замком, прикованный к металлическому шесту возле будки охранников позади высоток. Эта часть двора была зацементирована: пол здесь круто уходил вниз и выравнивался уже только возле кирпичной стены, огораживающей территорию комплекса по периметру. В сезон дождей впадину постоянно заливало, и несчастным охранникам – Бахадуру и Бхиму Сингху – по пути к своей будке и обратно приходилось преодолевать бушующие дождевые потоки, поднимавшиеся почти до уровня коленей.

Слоненок припал к земле и грустно смотрел на детей. Он казался невероятно подавленным и, по мнению Чопры, несколько исхудавшим. Вряд ли при мысли о слоне кому-то придет на ум слово «тщедушный», но этот слон определенно выглядел так, будто ему требовалось восстановить силы.