Я сжимаю челюсть,
— Адам, ты же знаешь, я бы никогда не сделала подобное. Ты знаешь меня с пятнадцати лет. Разве я делала что-то подобное раньше?
— Люди меняются.
— Это ты изменился! — мое сердце громко стучит, адреналин пульсирует по венам.
Я делаю глубокий вдох, и с ним приходят слезы, с которыми я сражалась, не желая плакать перед ним. Опуская локти на стул, я прячу лицо в ладони. Не хочу, чтобы он видел мое отчаяние.
Я не вижу его, но чувствую, что он стоит там. Его жар, взгляд, осуждение, словно исходит от его кожи. Его рот молчит, но мысли будто бы кричат на меня.
— Я знаю, что ты думаешь обо мне. Девушка, которая трясёт задницей на барной стойке за чаевые. Видела хмурый взгляд на твоём лице каждый раз, когда заходишь туда, — поднимаю голову и смотрю на него. Уверена, моя кожа красная и покрыта пятнами, и тушь, вероятно, размазана по лицу.
— Я делаю это не ради нескольких баксов. Я делаю это ради своего будущего. Этот бар мой! В конце лета Пол продаёт его мне. Я бы никогда не сделала ничего, чтобы поставить под угрозу то, к чему стремилась в течение пяти лет. Я копила каждый пенни. Родители заложили дом. Бабушка продала облигации. И ты думаешь, я уничтожу все это? Ради чего? Ради коктейля и потому, что мне лень вызвать такси? — я вытираю лицо рукой. — Тебе этого не понять. Ты думаешь, все хотят уничтожить себя. Ну, не я. Я здесь, чтобы что-то сделать. И теперь, благодаря тебе и офицеру Харперу, я никогда не получу лицензию на алкоголь. Моя мечта никогда не сбудется, и я буду просто еще одной неудачницей в этом дурацком городе, — я выдыхаю через нос и смотрю в сторону.
Рядом с моим лицом повисает рука, держащая что-то белое. Я поднимаю взгляд и вижу, как Адам вручает мне салфетку. Я беру ее, вытираю нос, а затем пятна под глазами.
Он опускается на колени передо мной. Думаю, он собирается что-то сказать. Вместо этого просто смотрит на меня. На самом деле, смотрит на меня. Его темные глаза исследуют каждый дюйм моего лица. Рассматривая меня, спрашивая, оценивая. Все лишь одним взглядом. Я слышала, что можно сказать, лжет ли человек, лишь просто наблюдая за его языком тела. Можно слушать его дыхание, следить за ним глазами и понять, что он так отчаянно пытается не рассказывать тебе.
И он смотрит на меня именно так.
Он смотрит на меня так, будто пытается увидеть мою правду, расшифровать мою ложь и узнать, все ли, что он когда-либо думал обо мне, правда, верно это или нет, хорошо или плохо.
Я делаю дрожащий вдох, осознавая, что это конец. Он собирается отвести меня обратно в камеру и пристегнуть рядом с самым разыскиваемым преступником Огайо.
Вместо этого он кладёт руку в карман и достаёт ключи.
Осторожно поднимая мое запястье в наручнике, Адам открывает браслет, освобождая меня. Поднимает другую свою руку и кладет ее на мое запястье. Когда его пальцы потирают нежную кожу, я делаю резкий вдох. Большим пальцем он потирает место над красной линией, где наручники врезались в кожу, и я больше ничего не чувствую.
Я в шоке.
Его лицо по-прежнему серьезное, но глаза смягчаются.
— У меня есть к тебе предложение.
Мой рот приоткрывается, и брови приподнимаются.
— И?
— Я не буду тебя задерживать, — медленно говорит он, когда мои глаза расширяются, — если ты пообещаешь отработать сто часов общественных работ.
— С чего я вообще должна что-то делать? Я же сказала тебе, я невиновна.
— Или соглашайся или оставь все как есть, Лия. У Харпера есть рапорт. Он хочет, чтобы в понедельник утром ты предстала перед судом. Это небольшой городок, а значит, у меня на самом деле есть немного власти. Я могу помочь тебе, но только если ты будешь играть по моим правилам.
Я киваю, прекрасно все понимая. Я не в том положении, чтобы спорить.
— И это не повлияет на возможность получить лицензию?
— У тебя будет испытательный срок шесть месяцев. Если в течение этого срока ты попадешь в неприятности, любые неприятности, тогда я лично доставлю тебя к окружному прокурору.
Я сглатываю и выдыхаю.
— Я могу это сделать. Всего лишь сто восемьдесят два дня.
— А ты хороша в математике.
— Я много в чем хороша.
Если я не ошибаюсь, дыхание Адама учащается, когда я произношу эти слова. Нет, я, должно быть, ошибаюсь, потому что он быстро поднимается и отходит от меня.
— Моя смена окончена. Я отвезу тебя домой. Присядь на скамейку, пока я переоденусь, — он выходит из комнаты, прежде чем я успеваю что-то сказать.
Я делаю успокаивающий вдох, а затем иду к ближайшему туалету. Я устала, и не могу дождаться, когда попаду в свою комнату и натяну пижаму.
Умывшись и готовая отправиться домой, я сажусь на скамейку и, пока жду Адама, играю с потертыми краями шорт. Когда он возвращается, на нем больше нет кошмара из синтетики. Теперь он в спортивных штанах и обтягивающей футболке, гораздо больше похожий на Адама, которого я знала, когда была ребенком.
Проходя мимо, он протягивает мне мою сумочку, которую у меня забрали, когда я приехала, и кивает подбородком на дверь, давая мне понять, чтобы я следовала за ним. Мы подходим к его личной машине, пикапу, и я забираюсь на пассажирское сиденье.