Неожиданность (СИ)

— Да. Только миро и мирра не одно и тоже. Мирра — это смола растения, а миро приготавливают священники — варят его из белого вина, причем берут его чуть не половину, из мирры и еще сорока всяких добавок. Протоиерея спроси, он в этих делах самый умелец — большим храмом командует.

А совет я тебе могу дать только один, — тут Ефрем сделал значительную паузу.

— Молиться почаще, отче?

— Протоиерей пусть молится, в нем святости немеряно, а ты думай побольше, соображай! — жестко сказал митрополит. — За этим ты в поход этот послан! А теперь иди, улаживай остатние дела. Коней, провизию, перса через час доставят. Деньги сейчас помогут отнести. Оставь меня, заморился я что-то…, — и старичок уснул прямо сидя.

Я не стал его тревожить, вышел в коридор. Подскочил Николай.

— Сомлел епископ?

Я кивнул.

— У него в последнее время это часто, — сообщил подошедший к нам степенный священник, — стареет прямо на глазах. Еще недавно таким соколом был, а теперь уж и не лечит, ослаб.

— Может на топчан его перенести? — спросил протоиерей.

— Нельзя — проснется сразу, потом болеть будет. Пусть посидит, отдохнет от этой свары боярской. А мы отойдем в сторонку, чтобы ему не мешать.

Прикрыв дверь, отошли.

— Он тебе все объяснил? — поинтересовался местный соратник митрополита.

— Сказал лошади и провиант через час, еще перса в помощь даст. Монету сейчас нам помогут утащить.

— Все верно, ничего наш святой человек не забыл. Может еще вам чего потребно?

— Велено нам половину дороги идти по безводной степи, бурдюками бы для воды разжиться.

— Это будет. Сейчас идите на двор, чернецы деньги вынесут.

И мы ушли. На дворе нас поджидали Матвей и Богуслав, остальные уже ушли.

— Ловко ты Двурукого осилил! — похвалил я ушкуйника. — Горазд ты саблей и акинаком орудовать!

— Я-то горазд, а Двурукий умелей меня гораздо, — произнес задумчиво Матвей. — Зачем ему было бой прерывать, ума не приложу.

— А затем, — пояснил подошедший Кузьма, — что я этих мерзких шлюх терпеть не могу и избавлять их от заслуженного наказания не собираюсь. Сам так же недавно в Киеве влетел: привязался там к одной, жениться уж хотел, а она, стервь, загуляла. Узнал, озлился и зарубил ее левой рукой. Теперь вот в Царьград еду, там говорят сильные бойцы нужны, и платят очень хорошо.

Хватать и волочить его в Тайный Приказ ни у кого и мысли не возникло. Порубал стервь, значит порубал, и что из того? Дело-то житейское.

— А зачем же ты ввязался в этот Божий Суд? — спросил Матвей.

— Так Нездиничи эти, подлюки редкие, набрехали, что боярыню оговорили ни за что, хотят от деток отлучить и из дома выгнать. Я и взялся постоять за правое дело и за очень достойное вознаграждение. А как послушал про ее дела хорошие, всю душу злобой свело! И отказаться нельзя — Суд перенесут, а бойца другого выставят. Вот я и решил повозиться для вида, а потом сдаться.

— Я бы так не смог, — признался ушкуйник, — а вдруг подумают, что струсил.

— Эх ты, молодо-зелено, — усмехнулся Кузьма, — а я уж староват свою смелость доказывать. Тем, кто обо мне слыхал или в деле меня видел, одного имени моего достаточно. Кто не слышал, до тех мне дела нету. А в общем, мне на чужое мнение наплевать — я сам о себе и о своей смелости все знаю, этого достаточно.

Матвей глядел на собеседника с немым обожанием — он нашел свой идеал бойца и человека.

— А ты в схватке тоже очень хорош, — оценил нашего орла Двурукий, — но как-то еще не отшлифован, не доведен до ума. Ты же заметил, что я тебя мимо себя пропускаю, второй рукой вдогонку не рублю, особо не ускоряюсь?

Ушкуйник покивал.

— Хотя бы еще годок тебе отточить умение при хорошем учителе, цены бы тебе не было.

Я так по юности византийца Димитрия встретил, он в Киеве княжеских дружинников обучал. Вот тот из бойцов боец был! Меня как раз в младшую дружину взяли, так он со мной отдельно занимался. Полгода провозился, и тут ему весточка из дому пришла — неладно что-то там было, Димитрий и уехал. А ведь я и до него моим отцом, тоже двуруким, очень хорошо обучен был.

Я чего подошел-то к вам — вы, говорят к морю идете?

Тут Кузьма повернулся ко мне, безошибочным чутьем найдя главаря этого похода.

— Мы не идем, а едем на очень хороших лошадях. Сейчас нас торопят, поэтому последние 350 верст до Крыма добираться будем по сухой степи. А с собой много воды не ухватишь.

— Вот и возьмите меня с собой, — сделал неожиданный вывод знатный боец. — Я могу по три — четыре дня не пить, особо не загорюю.

— На себя-то мы тоже по две — три фляги ухватим, нам и хватит, — начал объяснять я, — а вот лошади пьют ведрами. На всякий случай берем с собой человека, в степи воду искать.

— Берите кого хотите, — усмехнулся Кузьма, — а я куплю половецкую лошадку, их тут полон рынок. Такой конь может очень мало пить, привычен к этому сушняку. Да и выжили из них, наверное, самые выносливые и неприхотливые.

— Лучше бы тебе все-таки по Славутичу на ладье спокойно добраться, — настаивал я. — Риска и трудностей нет, воды полно.

— Тоска меня берет от такого покоя. Но чего-то ты крутишь, неладно у вас что-то. Рассказывай, все равно не отстану.