Неожиданный визит

Ральфа я все-таки считаю малость чудаковатым. Хотя многое он очень правильно оценивает, и потом, у него потрясающее общее образование. Благодаря ему я приобрела наконец-то ясную позицию, настоящую обоснованную позицию, слышь? Человеку нужно это, Ральф — он просто молоток, всегда на шаг впереди всех. На заводе он был первым, кто пытался врубиться в проблемы производства, он же был первым, кто критиковал руководство, единственный из всех. Сила! Идеи у него потрясающие. Такое захватывает, а? Вот он говорит, к примеру: «Ну хорошо, я с удовольствием командую, но я вижу, что тебе нравится плясать под чужую дудку, а это не нравится мне, Уте». Или он говорит: «Как только ты поймешь, что замужество величайшая чушь, я женюсь на тебе, Уте». В других вещах он страшно безалаберный. Вот вешает он гардину, все тяп-ляп. Упадет она в следующую минуту или нет, ему глубоко наплевать, прямо беда! Главное, что поначалу эта штуковина висит. Вот что мне совершенно не нравится. Все у него как-то временно. Его не волнует, какие на нем шмотки, может и в старье ходить. Главное, что-то надето. Но стоит кому-то заботу о нем проявить и намекнуть: «Пора бы уж новый пуловер купить, Ральф», — он сделает это. Правда, и тут у него есть талант выбирать моменты, когда мы на мели. О деньгах мы не говорим. Они просто должны быть. Вот какой он! Хотя категоричность Ральфа во многих вещах довольно хорошо прикрывает его ранимость, ей-богу. Бывает, что он ревет как малое дитя. Может, мужчины такие же ранимые, как женщины, черт его знает, никогда не задумывалась над этим. Я всегда мечтала о мужчине, которого могла бы обожать. Ральф сразу заявил, он не хочет быть этаким суровым типом с железным характером, ему просто противно, потому что это неестественно и нечестно, точно так же, как и подчиненность женщин. Но тогда я этого не поняла. А потом, он меня ко всем так ревновал, что просто уже невмоготу было. Я тогда еще в ансамбле играла, а он хотел запретить мне это, потому что все мужчины пялились на меня. Когда я с кем-то здоровалась в кафе: «Что, и с этим у тебя что-то было?» Он даже тогда лез в бутылку, когда, я с кем-нибудь просто целовалась на танцплощадке. «Со всеми, кого я знаю, можешь целоваться, — говорил он, — но с теми, кого не знаю, не смей». Иногда, когда я его брала с собой, он мог целый вечер крутить носом. Ну просто обидно становилось, ей-богу! Я сразу начинаю реветь, когда он мне сцену устраивает. Потом он, конечно, осознает, что был не прав, но факт остается, что он из-за всякой ерунды… Ну вот, я сказала: «Лучше всего, если мы разбежимся, все равно ведь ничего не получается». Как он тут разревелся, и в тот момент он показался мне беспомощным, как дитя. Я ушла. У него за это время появилась другая, и у меня тоже были другие. И все равно я ужасно психовала, когда видела его с Кристой. Она так классно выглядела, я до сих пор еще на этом сдвинута. Раньше меня жуткая тоска брала, когда он рассказывал, что встретил Кристу, он становился сразу такой возбужденный. Меня совсем с ума свел: вечно Криста да Криста. И вечно ставил мне ее в пример, как будто я должна быть такой, как она. А теперь я просто говорю: «Ну и катись к своей Кристе!» Сейчас стало лучше, сейчас я — это я, а Криста, значит, какая-то другая.

Полгода, которые он жил с Кристой, я на полную катушку использовала, все получилось автоматически. В ансамбле, вот потеха, все вокруг меня увивались, «какая ты хорошая, Уте», «какая ты отличная, Уте». В школе я только и слышала: «Стеснительная девочка, всегда держится в тени». Ни фига себе, а? Во как они в моем характере просчитались. «Послушай, — сказала я себе, — когда-нибудь ты умрешь, и тебя уже никогда не будет, так почему бы не делать то, что тебе больше всего нравится, плевать, что скажут другие». Я как-то была знакома с одним арабом. Ужасно. Я все время пытаюсь бороться с этим, и Ральф тоже разубеждает меня. Араб гадал мне по руке. Прошлое, настоящее и будущее. И все совершенно точно предсказал, ей-богу! И то, что мой второй ребенок умрет. Так и вышло. Я не стала рожать ребенка, который был от Ральфа. Учеба, надежд на квартиру никаких, и Ральф, тоже хорош, все бубнил: «Слушай, Уте, мы еще столько детей нарожать можем». Мне и сегодня еще жалко. А если б девочка была! И все это предсказал мне так точно тот араб, и еще — что я умру в пятьдесят лет!