Непал без вранья

Дев задумывается и обращается к Гану на непальском. Она тоже медлит. Так происходит всегда, когда мы спрашиваем о возрасте, — года в деревне не считают, дни рождения здесь не справляют.

— Говорит, что двадцать два, — наконец отвечает мальчик.

Надо же, младше меня. Грубые руки, морщины, темное измученное лицо. Указывает на меня и что-то говорит.

— Она спрашивает, есть ли муж, — переводит Дев.

— Нет, я не замужем. Хойна.

Гану смотрит на меня словно с жалостью. Мои двадцать четыре года в Непале — возраст серьезный. Особенно если учитывать, что готовят девочек к замужеству уже с тринадцати лет.

— Асис дает деньги? — вдруг спрашивает Дев, и я не удивляюсь. Вопросы о деньгах в Непале вещь заурядная.

— Нет, я же волонтер. Знаешь такое слово?

— Почему? Асис дает деньги непальским учителям.

— Ну, это мое решение. Даже если бы он предложил, я бы отказалась.

— А там, где вы жили, давали деньги?

— Да, Дев, давали.

— А много?

Даже прикидывать не хочу. Читала в одной статье о среднем доходе в Непале — около сотни долларов в год. Оттуда, из дома, все это казалось какой-то глупой шуткой, но здесь все сомнения отпадают.

— А у вас есть одежда для ребенка? Сестра спрашивает для нее, — переводит Дев, показывая на малышку в складках платка.

— Здесь? Что ты, откуда, только в России. Если дашь мне адрес, я отправлю что-нибудь, как вернусь.

— А что такое адрес?

Я задумываюсь.

— Ладно, давай поступим так. Я пойду в Гайгат на этой неделе, постараюсь найти что-нибудь там. Договорились?

Дев переводит на непали.

— Она говорит, вы ей — сестра. Она сделает вам такую же штуку, — показывает на соломенный коврик, — но, пожалуйста, не говорите Асису.

***

«. . И он попросил не рассказывать Асису», делилась я с девочками за обедом.

— Нет, тэта, это не хорошо. Ты ничего не должна скрывать от Асиса, — помотала головой Элли. Он не одобрит.

— Но что тут такого? Разве я не могу купить ребенку немного одежды?

— Да, конечно, можешь, дело твое. Асис тебе тоже не запретит. Просто он объяснит тебе, как здесь все устроено. В деревне это общее понятие — раз ты белый, значит, у тебя много денег. И значит, ты должен ими делиться. Я не раз проверяла это на себе. Как-то однажды, когда собиралась в Гайгат, Фупу попросила меня купить ей куртку. Денег, как ты понимаешь, я не получила. Она восприняла это как должное. А еще я привозила ей помидоры, когда возвращалась из города. Но как-то раз замоталась и забыла. Так она пришла ко мне и потребовала — где, говорит, мои помидоры? Я была в нокауте. Сказала ей — слушай, Фупу, я привожу эти чертовы помидоры не потому, что это моя обязанность, а потому, что просто хочу тебя порадовать. Мы с тобой друзья, но мне очень не нравится, когда меня принимают за мешок с деньгами. Так она мне тоже тогда сказала: «Только не говори Асису». Он их за это гоняет и страшно злится, когда из волонтеров тянут деньги.

Я слушала ее сиплый голос и думала о том, что в жадности Элли точно не упрекнешь. Скольким она уже помогла школе, как много расходов взяла на себя.

— Конечно, Дев с Бидурдаем[50] — это не Фупу, продолжала Элли, — они и в самом деле бедны, как церковные мыши… но такое отношение выводит из себя. Это не значит, что они плохие люди. Я отлично отношусь к деревенским, они во многом нам помогают. Но все равно, нет-нет да выкинут что-нибудь эдакое.

— Ты понимаешь, — подключилась Яна, — если сделаешь им подарок однажды, они каждый раз будут ждать от тебя нового. Их просто надо воспитывать. Дать понять, что хорошие отношения должны быть основаны на доверии, а не на взятке.

— Когда мы только приехали, — начала Ася, Асис сказал нам такую вещь: сложнее всего придется после месяца жизни в Непале. И вот сейчас, спустя ровно месяц, я поняла вдруг, что мне действительно тяжело, и в первую очередь потому, что я не выношу окружение. Я не люблю непальцев за три вещи: за их отношение к детям и животным, очень жестокое в одних и совершенно равнодушное в других вопросах. За все эти кастовые предрассудки. И последнее — как раз вот за их отношение к иностранцам.