Читаем Непарадигматическая лингвистика полностью

Под местоимениями мы понимаем в данном случае личные местоимения, изменяемые указательные и посессивные. Иначе говоря, речь не будет идти о «местоименных наречиях», уже обсуждавшихся выше.

Таким образом, этот раздел представляет собой как бы «перевернутый» раздел главы второй «Партикулы и «местоимения»». А именно – там, в главе второй, в центре внимания были партикулы как системообразующие элементы местоименного начала, то есть, говоря проще, флексии, создающие привычные нам парадигмы местоимений. Начальная часть местоимения, исход, была в центре внимания в меньшей степени.

Однако, как кажется, именно здесь целесообразно сказать о славянском местоимении je-go, последняя часть которого уже давно привлекала внимание лингвистов.

Так, достаточно подробно об этом пишет А. Мейе [Мейе 1938: 349]: «Наиболее интересной формой является род. – отложит. падеж ед. ч. м. – ср. р. того, служащий также родительным-винительным падежом, если указательное местоимение обозначает лицо или вообще одушевленное существо. Первоначально отложительный падеж указательных местоимений должен был иметь форму, тождественную форме существительных, индоиранские языки сохранили эту форму в виде наречия. Отсюда, следовательно, в славянских языках можно было бы ожидать в родительном-отложительном *ta. Что касается элемента -go, то он может быть частицей, сохранившейся в славянском языке в составе сложной частицы не-го (после сравнительной степени) и соответствующей скр. gha, подобно тому, как же соответствует скр. ha. Таким образом, родительный-отложительный падеж должен был иметь старую форму *ta-go, изменившуюся в то-го под влиянием других форм склонения: дат. п. томоу, местн. п. томь, возможно, также под влиянием сохранившегося старого род. п. *to-so, так как показатель *-so сохранился в вопросительном неопределенном местоимении ЧЕСО. К тому же, вполне вероятно, что употребление то-го как родительного-винительного падежа является древним; в самом деле, если, как мы предположили в п. 470, старое конечное *-on дает *to и *гъ в зависимости от выразительности, с какой произносилось окончание, то старый вин. п. *ton должен был дать to, когда хотели подчеркнуть его указательное значение, и вин. п. то-го должен был бы явиться фонетически. И действительно, старое *jon дает, с одной стороны, энклитическое анафорическое (указательное) местоимение и (/ь), которое в именительном падеже имеет эту форму даже в тех случаях, когда речь идет об одушевленных предметах, а с другой – ударный винительный падеж относительного местоимения jе-го для названий одушевленных предметов. Тот факт, что тип то-го сохранился для названий лиц и вообще одушевленных предметов, хорошо объясняется вопросительно-неопределенным местоимением ко-го, противопоставляемым род. падежу че-со, сохраненного для названия неодушевленного предмета. Поэтому совпадение род. – отложит. п. togo (замещающего *tago) и вин. п. togo можно считать чисто случайным. Таким образом, употребление общей формы для родительного-отложительного и винительного падежей единственного числа мужского рода названий одушевленных предметов становится вполне ясным».

Со времен А. Мейе по этому вопросу накопилась большая исследовательская литература. Так, например, в уже не раз упоминавшейся нами работе Ф. Шпехта [Specht 1947: 364] написано, что славянские генитивно-аблативные конструкции на -go состоят «demnach aus Zusammenrückung der slav. Stämme jo– und to– mit dem Pronominalstamm go. Dabej verhält sie go zu ko <…> Da k und g im Anlaut wechseln, kommen Formen wie lat. hic aus *ho-ce mit ke dem go in slav. to-go sehr nahe» [«эти конструкции состоят из комбинации славянских корней jo– и to– с прономинальным корнем go… Так как к и g в анлауте могут заменяться, то формы типа лат. hic < *ho-ce с корнем ke очень могут быть близки к слав. то-го»].

Разнообразные взгляды на этот предмет изложены в уже упоминавшейся нами вкратце статье К. Шилдза, специально посвященной окончанию -го у славянских местоимений в родительном падеже единственного числа [Shields 1997]. Говоря коротко, его позицию можно свести к двум основным положениям:

-го – это одна из наиболее распространенных и частотных частиц (партикул) индоевропейских языков («A particle in *ghe/o is traditionally reconstructed for Indo-European» [Shields 1997: 87]). В русском языке (и других славянских) употребляемая изолированно, она известна как же. В своей первоначальной форме она сохраняется в сравнительной частице не-го.

Перейти на страницу:

Все книги серии Studia Philologica

Флейта Гамлета: Очерк онтологической поэтики
Флейта Гамлета: Очерк онтологической поэтики

Книга является продолжением предыдущей книги автора – «Вещество литературы» (М.: Языки славянской культуры, 2001). Речь по-прежнему идет о теоретических аспектах онтологически ориентированной поэтики, о принципах выявления в художественном тексте того, что можно назвать «нечитаемым» в тексте, или «неочевидными смысловыми структурами». Различие между двумя книгами состоит в основном лишь в избранном материале. В первом случае речь шла о русской литературной классике, здесь же – о классике западноевропейской: от трагедий В. Шекспира и И. В. Гёте – до романтических «сказок» Дж. Барри и А. Милна. Героями исследования оказываются не только персонажи, но и те элементы мира, с которыми они вступают в самые различные отношения: вещества, формы, объемы, звуки, направления движения и пр. – все то, что составляет онтологическую (напрямую нечитаемую) подоплеку «видимого», явного сюжета и исподволь оформляет его логику и конфигурацию.

Леонид Владимирович Карасев

Культурология / Языкознание, иностранные языки / Языкознание / Образование и наука
Япония: язык и культура
Япония: язык и культура

Первостепенным компонентом культуры каждого народа является языковая культура, в которую входят использование языка в тех или иных сферах жизни теми или иными людьми, особенности воззрений на язык, языковые картины мира и др. В книге рассмотрены различные аспекты языковой культуры Японии последних десятилетий. Дается также критический анализ японских работ по соответствующей тематике. Особо рассмотрены, в частности, проблемы роли английского языка в Японии и заимствований из этого языка, форм вежливости, особенностей женской речи в Японии, иероглифов и других видов японской письменности. Книга продолжает серию исследований В. М. Алпатова, начатую монографией «Япония: язык и общество» (1988), но в ней отражены изменения недавнего времени, например, связанные с компьютеризацией.Электронная версия данного издания является собственностью издательства, и ее распространение без согласия издательства запрещается.

Владимир Михайлович Алпатов , Владмир Михайлович Алпатов

Культурология / Языкознание, иностранные языки / Языкознание / Образование и наука

Похожие книги