Непарадные портреты

— Она называла ее офисом, — замечает Наталья Викторовна. — Чуть что, говорит: «В офис пойдем!» Она не знала, что такое офис! Офис — это она представляла — там какой-то босс сидит!

— Это она себя представляла боссом?

— Да-да-да!

В этой же самой комнате ровно год назад, отвечала она и на вопросы украинских телевизионщиков, «напросившихся» на ее последний в жизни день рожденья.

— Этот день рождения мы не забудем никогда, — говорит сестра актрисы. — Потому что предыдущий она встречала в больнице — вы еще приходили с пирожными, эклеры с творожной начинкой... Вот, а тут — дома, на своих ногах, собрали всю родню и самых близких друзей. Вы же помните, какая она тогда была довольная, веселая. Я тогда и думать не могла, что такое не повторится.

Это невыносимо, потому что настолько мы с ней были связаны — пуповиной. Я знаю каждое ее выражение лица, ужимку, знаю, что нравится ей или не нравится. Я все угадывала. Мы одновременно начинали говорить об одном и том же... Настолько мы даже телепатически были связаны. Понимаете?

Раз я была при смерти — у меня тромб оторвался... Нонна в Карелии снималась, и звонит моему мужу на работу: «Петя, спасайте Наташку!» Вот как она почувствовала, что мне плохо? И поэтому у меня рефлексы к ней до сих пор остались, я от них еще не избавилась.

По привычке вскакиваю утром: сейчас Нонне завтрак сделаю... И ком в горле. Вы понимаете, не уходит этот ком...

— Вы жили с Нонной Викторовной последние десять лет, верно?

— Да, но дело не в этом. Мы с ней никогда в жизни так надолго не расставались. Вот с тех пор, когда я в Москву к Нонне переехала еще совсем девчонкой, Вовочку, ее сына, нянчила. Я и мужа своего, кинооператора Катаева, встретила в киноэкспедиции, куда Нонна меня взяла с собой.

Даже когда она уезжала в командировки одна, все равно хоть на день, а вытащит меня. Помню, как отмечали ее день рождения, когда Нонна снималась у Никиты Михалкова в фильме «Родня». Она мне звонит: «Наташка, приезжай!» А у меня ведь тоже — семья, работа — я тогда трудилась на телевидении, в объединении «Экран» — двадцать девять лет на одном месте, кстати! В общем, я поехала. Там Римма Маркова была с дочерью, Никита Сергеевич, сидели с Нонной, пели — до четырех утра! Я чуток поспала — и скорей в Москву. А когда я была в командировке в Протвине, что под Серпуховом — она ко мне приезжала. Ходили в финскую баню, березовый сок пили, шашлыки жарили...

Сестры мне предлагают переехать из этой квартиры, потому что здесь каждая вещь о ней напоминает. Но я не уеду. Она не хотела, чтобы я после ее ухода отсюда уехала.

Она мне сказала: «Знаешь, что, сестрица, когда меня не будет, живи здесь. Понаслаждайся одна. А то ты со мной влипла».

— Так и сказала – «влипла»?

— Да, так и сказала. Я говорю: «Нонна, ну если бы со мной что случилось, разве бы ты со мной тогда не влипла бы?» — «Влипла бы, конечно».

А я знаю: она б никого из родных в трудную минуту не бросила. Помню, я еще молодая была — только замуж вышла, со мной «ЧП» случилось. А дело было на первое мая, транспорт в центре не ходил — она чуть ли не через всю Москву, сквозь толпы народу — шла, да еще врача с собой привела. Она ж после смерти мамы нам всем, младшим детям, ее заменила.

— Она цементировала вашу семью.

— Нонна? Она связующей была, конечно. Она у нас всегда такой была, всегда. Ее энергия — даже если себя плохо чувствовала — на всех распространялась... Она хотела, чтобы и после ее ухода мы по-прежнему собирались в ее квартире, в ее любимой комнате. Она так и останется ее комнатой. Как при жизни.

— Хотите сделать что-то вроде домашнего музея?

— Можно и так назвать. Здесь будут вещи, которые она любила. Вот этот диванчик и кресла — она сама выбирала гобелен для обивки. Шкаф, который сама покупала. Платья, которые носила, — они вот здесь в шкафу так и будут висеть. Если кто захочет посмотреть — вытащу и покажу. Она мечтала о комодике — куплю, привезу... Сюда поставлю скульптурное изображение Иисуса Христа, который ей подарили.

— Портрет ее, написанный маслом, фотографии повесите?

— Обязательно, хорошие сделаем, отреставрируем снимки... Она мне столько успела сказать — прямо наказывала, наказывала, как наша мама.

— И что же она наказывала?

— Много чего. Мы смотрели похороны Сошальского. Она и говорит: «Вот видишь — театр, гроб стоит на сцене. Люди-то идут с одной стороны ручейком, а боссы — с другой...»

— И ей это не нравилось?

— Ей это ужасно не нравилось... «Я, — говорит, — так не хочу». Я говорю: «Нонна, ну о чем ты говоришь!» — «Ну а как же, — говорит, — ты должна это знать! Слушай меня! Я простой человек. И поэтому не надо театральной панихиды. Вот чтобы отец Никон попел молитвы... — она слово «отпевание» не говорила. — И все! На кладбище все равны!» Точно!

Поэтому ее отпевали в небольшой церкви на Кунцевском кладбище. И похоронили рядом с сыном Володей...

Александр Яковлевич Аскольдов потом, после похорон, сказал: «Самая лучшая ею сыгранная роль – это ее уход». Она все сама — и проиграла, и прорежиссировала...

«Володя был самой большой ее болью»