Непечатные пряники

Окончательно разладилось все из‐за какой-то свары между Меншиковым и Толстым по поводу… Все равно по какому. Написали учредители Петру письмо о том, что трудно им без опыта в купеческом деле. Наживаться на ввозе импортных тканей они готовы были сколь угодно долго, а вот что касается производства, шелка-сырца, ткацких станов, всех этих сиволапых мужиков, которых надо обучать ткацкому мастерству… Хорошо бы включить в состав учредителей каких-нибудь купцов-промышленников. Пусть они завозят сырье, плетут, вяжут, ткут и что там еще делают в подобных случаях. Включили пять купцов, в числе которых и оказался Шериман. Он первым понял, что в таких, собранных по царскому указу, колхозах дела не сделаешь, и решил отделиться, забрав свой пай. Игнатий Францевич действительно хотел заниматься шелкоткачеством не на бумаге, а на собственной фабрике. И не где-нибудь, а во Фрянове, которое он приобрел незадолго перед тем, как расстаться со своими компаньонами.

Не с голыми руками приехал Шериман во Фряново, на берега маленькой речки Ширенки[36]. Он привез с собой двадцать шесть ручных ткацких станов и двадцать три мастера-ткача. С этих двух десятков с лишним ткацких станов и такого же количества ткачей и началась первая в Подмосковье текстильная мануфактура, а уж с Фряновской шелкоткацкой мануфактуры, в свою очередь, началось все то великое множество подмосковных текстильных производств, которое уже в первой половине XIX века назовут «Русским Лионом и Руаном».

Шериман подошел к делу серьезно – завез из Персии сырье, выстроил просторные каменные корпуса, дополнительно набрал рабочих и стал учить их шелкоткацкому мастерству… На самом деле не от хорошей жизни он выстроил каменные. Игнатий Францевич сначала построил деревянные, но их сожгли местные крестьяне, а они бы не жгли, кабы их по указу императрицы Анны Иоанновны от 1736 года не прикрепили к фабрике навечно, а их бы не прикрепили, если бы не было страшной нехватки ткачей (не только на фряновской фабрике), а откуда было взяться ткачам, если Шериман, как уже было говорено, привез с собой во Фряново всего два с небольшим десятка[37].

Шеримановские ткачи представляли собой довольно живописный срез тогдашнего российского общества. Безусловно, срез его нижней, даже подводной части. Это была в некотором роде Австралия времен первых поселенцев в миниатюре. Петр одним из тех указов, что «писаны были кнутом», отправлял на фабрики тех… Кого могли поймать на больших дорогах, в кабаках и даже на папертях – тех и отправляли без всякого суда рабочими на мануфактуры. Получалось что-то вроде трудовых колоний, в которых жили и работали «тати, мошенники, пропойцы, винные бабы и девки», профессиональные нищие, проститутки и беглые крестьяне. Во Фрянове кроме, так сказать, вышеуказанных категорий граждан был даже один пленный швед, которого угораздило попасть в плен во время Северной войны. Справедливости ради надо сказать, что было еще несколько мальчиков-сирот, но общей картины они изменить не могли, а лишь придавали ей еще больше экспрессии. Всю эту команду, как могли, обучали ткацкому ремеслу французские мастера.

При фабрике была постоянная вооруженная охрана, которая не столько охраняла рабочих, которые и сами могли обидеть кого угодно, а скорее охраняла местных жителей от этих рабочих.

Вернемся, однако, к сожженным производственным корпусам. Надо сказать, что поджигатели были не из числа тех, кто понаехал из Москвы, а местные монастырские крестьяне из близлежащей деревни. Поначалу они нанимались на фабрику сезонными рабочими, обычно с осени до весны, пока не нужно пахать, боронить, сеять, косить и делать все то, что делают крестьяне с весны по осень, как вдруг одним хмурым утром прискакал в их деревню взмыленный, как лошадь, вестовой из Москвы, всех согнали на площадь и приказчик Шеримана зачитал на общем сходе царский указ о том, что они теперь «вечноотданные» фабрике и ее владельцу, а после зачитывания еще и назидательно выпороли тех, кто громко кашлял в крепко сжатые пудовые кулаки. Воля ваша, а тут и сам не заметишь, как станешь жечь ненавистную фабрику.

Несмотря на все эти, мягко говоря, отягчающие обстоятельства, продукция фабрики Шеримана была очень высокого качества. Достаточно сказать, что золотая парча коронационного платья Елизаветы Петровны была не французской, не персидской, а именно фряновской работы. Тончайшие немецкие золотые нити искусно переплели с нитями персидского шелка. Парча так сверкала, что у статс-дамы Натальи Лопухиной, извечной соперницы императрицы в амурных делах, случился жестокий приступ куриной слепоты.

Понятное дело, что получить госзаказ на парчу для коронационного платья можно было не более одного или двух раз в жизни, а потому в годы, когда коронаций не случалось, фряновские мастера ткали шелковые штофные обои, шерсть, бархат, платки и серую шелковую ткань с цветочным орнаментом под названием гризет[38].