Непечатные пряники

Я ехал в Ветлугу и повторял про себя слова Писемского, которые привел Лесков в своих «Святочных рассказах»: «Теперь человек проезжает много, но скоро и безобидно, – говорил Писемский, – и оттого у него никаких сильных впечатлений не набирается, и наблюдать ему нечего и некогда – все скользит. Оттого и бедно. А бывало, как едешь из Москвы в Кострому „на долгих“, в общем тарантасе или „на сдаточных“, – да и ямщик-то тебе попадет подлец, да и соседи нахалы, да и постоялый дворник шельма, а „куфарка“ у него неопрятище, – так ведь сколько разнообразия насмотришься. А еще как сердце не вытерпит, – изловишь какую-нибудь гадость во щах да эту „куфарку“ обругаешь, а она тебя на ответ – вдесятеро иссрамит, так от впечатлений-то просто и не отделаешься. И стоят они в тебе густо, точно суточная каша преет, – ну, разумеется, густо и в сочинении выходило; а нынче все это по-железнодорожному – бери тарелку, не спрашивай; ешь – пожевать некогда; динь-динь-динь и готово: опять едешь, и только всех у тебя впечатлений, что лакей сдачей тебя обсчитал, а обругаться с ним в свое удовольствие уже и некогда».

Эх, не ездил Писемский в автомобиле, думалось мне. Мчишься по шоссе со скоростью сто километров в час или больше, а обругаться в свое удовольствие… Ну не с женой же в самом деле, которая сидит за рулем и везет тебя в Ветлугу. Так она тебя вдесятеро иссрамит. Разве обругаешь какую-нибудь медлительную фуру с костромскими или ивановскими номерами, которая никак не желает подвинуться вправо, чтобы уступить дорогу, и дальше едешь молча. Только подумаешь: «Вот „кострома“ – и ездить-то толком не умеет, а туда же…»

И только ты закончишь думать эту мысль, как встречные «Жигули» с кировскими или нижегородскими номерами мигнут вам фарами, предупреждая, что за поворотом в кустах притаились ребята в форме и с радаром. Тут уж начинаешь думать о том, какие душевные в провинции водители – всегда предупредят о засаде. И это при том, что видят твои московские номера.

Ну да бог с ними, с водителями. К Ветлуге они не имеют никакого отношения. Правду говоря, я и Писемского вспомнил лишь потому, что свои детские годы писатель провел в Ветлуге, куда его отец был прислан городничим. Впрочем, кто теперь помнит Писемского, который в середине позапрошлого века был едва ли не популярнее Толстого и Достоевского. Теперь его помнят разве что студенты-филологи, да и те вечно путают с Писаревым, о котором и вовсе ничего не знают.

Деревня Шулепниково

Оставим, однако, Писемского и поговорим о самой Ветлуге. История города начинается со второй четверти XVII века, с того самого момента, когда в первый раз в документах была упомянута деревня Шулепниково[99]. Рассуждая в понятиях энтомологии, можно сказать что деревня Шулепниково была личинкой Ветлуги. Куколкой она стала, превратившись в начале восемнадцатого века в село Верхнее Воскресенское (из‐за постройки в нем церкви Воскресения Христова), а уж в бабочку уездного города Ветлуга село превратил указ Екатерины Великой от 5 сентября 1778 года.

Надо сказать, что была у Ветлуги, кроме новой истории, и своя предыстория, и корни этой предыстории или даже протоистории уходят в XIII век, когда на месте современной Ветлуги находился марийский город Юр. Археологи пока не докопались до Юра и даже не договорились между собой о том, где он находился (по одной из версий, Юр находился не на месте современной Ветлуги, а рядом, на берегу притока Ветлуги – Юрьевки), и потому можно, не опасаясь никаких возражений, воображать себе Юр белокаменным, богатым и процветающим. Тем более что через Юр проходил торговый сухопутно-водный путь из Северной Двины на Волгу и сухопутный – Галицкий тракт, который шел из костромских земель в марийские. С галицкими князьями и стали воевать ветлужские марийские князья за место под солнцем, а точнее, у дороги. Так успешно воевали, что умудрились в XIV веке, правда, не без помощи татар, разбить галицкого князя Андрея Федоровича. Через сто лет, в середине XV века, маятник качнулся в другую сторону, и галицкие князья, действуя уже не сами по себе, а по наущению Ивана Третьего, разбили войско марийцев. Город Юр был галичанами сожжен дотла и разрушен.

Несколько десятилетий на месте Юра не было ничего, а потом, мало-помалу, сюда стали приходить и оседать русские переселенцы.

Новорожденная Ветлуга была очень мала – всего восемьдесят две души мужеского пола. Если бы не настойчивость костромского генерал-губернатора Мельгунова, купившего еще село Верхнее Воскресенское за восемь тысяч шестьсот рублей серебром вместе с домами, мужиками, бабами, бабками, дедками, внучками, жучками, кошками и мышками в подполах, а потом подарившего его императрице, то, может статься, никакой Ветлуги бы и не было.