Неплохо для покойника!

Боюсь ли я его?! Ответить на этот вопрос мне было сложно даже самой себе. Человек, сидящий напротив, не внушал мне ужаса как такового; более того, с некоторых пор я усиленно боролась с симпатией к нему, начинающей зарождаться в моей душе. Но его такт, умение владеть собой в критических ситуациях, наконец, участие, которое он пытался проявить по отношению ко мне, еще не являлось достаточным поводом для того, чтобы перестать считать его подозреваемым.

Я внимательно посмотрела прямо в глаза Алейникову, пытаясь проникнуть за темную .завесу их непроницаемости, но ничего, кроме сильной усталости, в них не обнаружила.

Вопросы, которыми были исписаны листы бумаги на моем письменном столе, мгновенно всплыли в памяти и завихрились у меня в голове, подталкивая к решительным действиям.

— Хорошо, едем, — поднялась я со скамейки. — Но сначала мне нужно попасть в одно место. Думаю, вас не затруднит?

— Нас не затруднит, — с легкой улыбкой ответил Алейников и, взяв меня под руку, повел по тротуару.

«Что я делаю? — родилось запоздалое опасение и принялось щекотать меня острыми коготками под ложечкой. — Ведь он может быть опасен? Что мне делать?.. Но иначе мы так и будем топтаться на одном месте, не узнав никогда правды…»

Видимо, ему передалось мое смятение, потому что он вдруг остановился и, с легким прищуром посмотрев на меня, тихо произнес:

— Не надо меня бояться. Для вас я не опасен. Может быть, из всех людей, что вас окружали и окружают, я единственный, кто не желает вам зла.

* * *

К Мишкиному дому мы подъехали где-то через полчаса.

За это время я успела побывать дома, переодеться и убедиться, что мой необязательный друг так и не появлялся. Как не появилось до сих пор и его послание в почтовом ящике. Хотя на успех этого дела я почти не рассчитывала.

Зная немного Люськину сущность, я была почти уверена, что конверт давно уничтожен.

Калитка была открыта и жалобно попискивала ржавыми петлями.

— Здесь? — спросил Алейников и с удивлением огляделся. — Такие трущобы…

— Да, район, скажем, не фешенебельный, но… Идемте!

Мы прошли по тропинке и, не встретив никакого препятствия в лице бдительной дворняги, уснувшей в собачьей конуре, поднялись по ступенькам.

Дверь не была заперта. Я осторожно ее приоткрыла и, едва сунув нос внутрь, тихонько позвала:

— Миша… Ты здесь?

Ответом нам была тишина. Лишь псина сонно повела мордой, лениво тявкнула для порядка и снова прикрылась лапами.

— Мишка! Ты где?! — повысила я голос и переступила порог.

Та картина, которая предстала нашим глазам, едва мы зашли в единственную комнату хлипкой избушки, на удивление напоминала мне все предыдущие мои посещения. Но к чести обитателя этого жилища сказать, на этот раз он до дивана добрался.

— Сволочь! — скрипнула я зубами и, игнорируя изумленный взгляд Алейникова, присовокупила:

— Чертова сволочь! Я его жду, а он опять!..

Что «опять», я уточнять не стала, а, швырнув сумку на стол, решительными шагами подошла к дивану.

— Просыпайся немедленно! — громогласно потребовала я, уперев руки в бока. — Просыпайся!..

Но моему другу было совершенно наплевать на мой гнев и на все то, что его вызвало.

С головой укрывшись одеялом, он спал…

— Это надо же так нализаться?! — продолжала я возмущаться. — Не хватило даже сил разуться!..

Пара грязных кроссовок выглядывала из-под сомнительной свежести пододеяльника, причем шнурок на одном из них все же был развязан.

Я тяжело вздохнула и еще раз смерила взглядом съежившуюся фигуру этого оболтуса.

Ну что мне было с ним делать? Попытаться разбудить его сейчас одним из самых действенных способов значило вновь навлечь на свою голову неприятности в виде пьяной беседы о роли женщины в мировых катаклизмах. Почему-то не хотелось мне этого делать в присутствии Алейникова. Поэтому, немного подумав, я решила оставить все как есть.

Склонившись над Мишкой, я совсем уже было собралась снять с него кроссовки, когда взгляд мой внезапно остановился на злополучном шнурке: весь его замахрившийся кончик, бывший когда-то белым, был вымазан чем-то бурым.

— Подойдите сюда, — отчего-то шепотом позвала я Алейникова. — Как вы думаете, что это?

Алейников подошел, немного постоял за моей спиной и отчетливо произнес:

— Я думаю, это кровь…

Все дальнейшее смешалось для меня в обрывочных видениях, превзошедших все мои ночные кошмары.

Вот Алейников протягивает руку и сдергивает одеяло с Мишкиной головы, но почему-то вместо лица на подушке страшное кровавое месиво. Тимур Альбертович едва успевает подхватить меня, потому что ноги вдруг отказываются меня слушаться, и тащит в машину. Глядя на все происходящее с удивительным оцепенением, я безропотно подчиняюсь его сильным рукам и, привалившись к спинке сиденья, терпеливо жду — что же последует дальше.