Непобедимая

Первый час занятий был закончен. Левашов приказал построиться. Через десять минут он уже вывел строй на развилку дорог.

Было морозно и ясно. И, как бывает в ясный морозный день, все краски природы блестели особенно ярко: и черный лес, закиданный белыми охапками снега, и голубое небо. Только в самом зените маленькое облачко неплотно прикрывало солнце и казалось чуть тронутым охрой.

— Рядовой Петров, что такое дорога?

— Дорога есть полоса земли, заранее подготовленная для движения. Дороги разделяются на грунтовые, грунтовые улучшенные, одетые…

Левашов с удовольствием взглянул на солдата. Петров отвечал твердо, вбивая слова, как гвозди.

— Разрешите, товарищ капитан, я поясню на примере? — спросил Петров.

— Поясните, — разрешил Левашов.

— В ноябре сорок первого года здесь проходила линия фронта. Немцы перерезали дорогу, но дальше развилки продвинуться не смогли. Батальон капитана Андронова стоял здесь насмерть и выстоял. Началась зима. Гитлеровцы глубоко зарылись в землю. Но, прежде чем ударить по ним, надо было разведать их передний край. Вместе с общевойсковой разведкой действовали саперы под командованием младшего лейтенанта Торопова. Одетые в белые маскхалаты, они вышли из обледенелого окопа и по-пластунски поползли вперед…

— Да, так… правильно!.. — вырвалось у Левашова. Он был взволнован и удивлен. Казалось, Петров подслушал его мысли. Прошлой ночью он вспоминал эту первую отчаянную вылазку. В подвалах школы они обнаружили два вражеских дота. «Счастье наше, в мертвую полосу попали…» — подумал Левашов.

Все так же твердо Петров рассказывал, как саперы рыли ходы сообщения в глубоко промерзшей земле и строили площадки для орудий и укрытия для танков. Левашову не хотелось его перебивать, но надо было продолжать занятие, и он сказал: «Хорошо, хорошо, довольно…» — и вызвал Мищенко.

— Разрешите и мне, товарищ капитан… тоже на примере?.. По этой дороге наши войска преследовали врага. В январе сорок пятого года полк подошел к немецкому городу. Фашисты окружили город колючей проволокой, надолбами и минными полями.

Мищенко говорил с заметным украинским акцентом и так певуче и мягко, что можно было подумать; немцы окружили город не колючей проволокой и смертоносными минами, а розами и цветущей жимолостью. Но вдруг голос его переломился, певучая интонация исчезла:

— В ночь перед атакой саперы из штурмовой группы начали делать проход. Они работали бесшумно…

А Левашову казалось, что он слышит лязг ножниц, рвущих железную паутину, и предательский шорох снега. И даже слабый стон товарища услышал Левашов, когда Мищенко сказал:

— Фашисты осветили наших саперов ракетами и открыли по ним пулеметный огонь. Командир штурмовой группы лейтенант Лаврушинский был ранен, но продолжал командовать, и проходы для атаки были сделаны вовремя.

— Разрешите продолжить, товарищ капитан? — спросил Ковалев. — …По этой дороге в апреле сорок пятого года наши танки шли на Берлин. После ночного марша головной танк старшего сержанта Лукина подошел к реке, но фашисты успели взорвать мост, и танки остановились. Надо было выстроить новый мост. За это дело взялись саперы. Вражеская артиллерия открыла по ним огонь, самолеты пикировали на них. Но саперы выстроили новый мост, и наши танки перешли через реку.

Левашов понял: солдаты решили познакомиться с ним еще до первого занятия. Быть может, Кронин помог молодым солдатам? Быть может, они прочли историю Новинского краснознаменного полка? Или может быть, вчера вечером, когда Левашов готовился к занятию, солдаты рассматривали старые альбомы с выцветшими фотографиями военных лет и вырезками из фронтовой газеты?

Так это было или не так, но солдаты многое узнали о беспокойной дороге войны, по которой прошел Левашов.

Занятие было закончено, солдаты строем возвращались в казарму, рядом с ними шел капитан Левашов.

И теперь он не сетовал на то, что не встретился со старыми друзьями. Более, чем когда-либо, он чувствовал себя вместе с ними. У каждого из них своя дорога. Служит на Дальнем Востоке Григорий Торопов, учится в Артиллерийской академии Дмитрий Лаврушинский, выращивает урожай Георгий Колесов, испытывает новую конструкцию Павел Андронов, заканчивает новую пятилетку Петр Лукин. Разные эти дороги сливаются в одну, по которой вместе с Левашовым идут и старые, и новые его друзья.

ЛЕОНИД РАДИЩЕВ ТОВАРИЩ ЯСАМ

В июльский день тысяча девятьсот сорок первого года я стоял в огромной очереди на улице Чайковского. Было очень душно, казалось, что медное солнце неподвижно висит над крышами и, как всегда в ленинградский жаркий день, пахло горячим асфальтом, перегоревшим бензином и, едва ощутимо, кондитерской сдобой, хотя ее не было уже и в помине.

Очередь двигалась медленно, толчками, и опять останавливалась надолго. Казалось странным, что в этой небывалой, необыкновенной очереди могут быть споры и пререкания, но у входа в военкомат образовался настоящий затор и двое красноармейцев в пропотевших гимнастерках никак не могли навести порядок.