Одета она была в золотые, по-королевски роскошные, одежды: длинное платье с мантией, прикрепленной к плечам застежками в виде солнечных дисков, украшенные бриллиантами туфельки на высоком каблуке. На голове её красовалась блистающая россыпью кроваво-красных рубинов диадема, напоминающая чем-то нимб какого-то древнего языческого божества. Идеально округлый овал её лица напоминал чем-то солнечный диск, а золотые струи её прямых, сверкающих ярче солнца волос, волнами ниспадавших на плечи, — поток солнечных лучей. Золотой была и её кожа, золотыми были даже её глаза…
Вернее, глаз в обычном смысле этого слова у неё не было. Были пустые глазницы, как на театральной маске, из которых изливался яркими пучками солнечный свет. Глазницы, таким образом, напоминали ярко-освещенные ночью окна домов, сквозь которые на улицы брызжет свет. Только свет, изливающийся из ЭТИХ глаз, был совершенно невыносим. Он жег душу, причиняя ей боль ещё большую, чем глазам причиняет боль свет видимого солнца, и в то же время он тянул её к себе, как тот свет, что притягивает к себе мотыльков, чтобы затем погубить их. При этом лицо этой золотой призрачной женщины было абсолютно неподвижно, бесстрастно, по-королевски величественно и… беспощадно, как беспощадно прекрасно и губительно бывает солнце в безжизненной пустыне.
Когда Принц оказался на дискообразной площадке, солнечное существо внимательно взглянула на него примерно так же, как люди обычно смотрят на летающее вокруг них насекомое — со смешанной долей любопытства, чувства собственного превосходства и брезгливости.
«Откуда у тебя Мое зеркало? Кто дал его тебе?», — возник в сознании Принца мысленный вопрос.
Контроль над собственным сознанием давался Принцу неимоверным усилием воли, примерно с таким же трудом, как если бы он задумал держать в руках стакан с кипятком. Но, несмотря на эти муки, он всё же гнал, как мог, из своей головы воспоминания о карлике Хнуме, ведь он пообещал его не выдавать, а обещания Принц привык сдерживать…
«Ах, молчишь, трупный червь!» — после некоторой паузы вновь проговорил беззвучный Голос в его сознании. — «Ну, да, ладно, это сейчас неважно. Знай, смертный, что если раньше ты владел Моим зеркалом, то теперь Мое зеркало будет владеть тобой!» От яркой вспышки золотого света глаза Принца резануло, как ножом. У него перехватило дыхание, на миг он совершенно ослеп. А потом его душа погрузилась в огненную пучину, в которой утонули последние остатки сознания…
Очнулся он лежащим плашмя прямо на траве. В обоих руках он судорожно сжимал золотое зеркало.
Принц совершенно не понимал, что с ним происходит. Он просто почувствовал, что в его душе с некоторого момента поселилось какое-то иное, чужеродное начало, и это иное начало жгло его душу ненасытно-страстным желанием — ещё хотя бы раз взглянуть в пустые золотые глазницы той незнакомки, ощутить непереносимо жгучее сладостное прикосновение её солнечного взгляда к своему сердцу. Тяжелая тоска черным покрывалом окутала душу Принца, но, сколько он ни вглядывался вновь и вновь в металлическую поверхность зеркала, он видел в нем лишь свое отражение…
Принц не помнил, как пришел домой.
Прекрасная Фея встретила его, как всегда, радостно. Она обняла и поцеловала его, поблагодарив за собранные травы. Сынишка и дочурка прибежали и бросились прямо на руки к своему папе, показывая, какие красивые венки они сплели сегодня, гуляя по лугу под бдительным руководством Осленка, а Котенок и Щенок так и вились рядом у его ног, ожидая, когда он их потреплет по мягкой шкурке.
Вскоре вся счастливая семья, как обычно, уже сидела за обеденным столом. Хозяйка ставила на стол все новые и новые блюда. Тут были и сладкая и полезная каша из розовой пыльцы, дававшая здоровье и вечную молодость, а детям — силы для роста, и суп из розовых одуванчиков, от которого всегда хотелось петь веселые песни, и сладкая вата из розовых облаков, — самое любимое лакомство детворы и самого Принца. Помимо основных, «розовых», блюд были многочисленные овощи и фрукты, а также сладкое и ароматное молоко из молочных деревьев.
Все были веселы и настроены на общение. В самом деле, обычно за обедом велись самые веселые разговоры, а после него пелись песни и рассказывались сказки. Фея предпочитала сказки петь под лютню, а Ослёнок их тщательно записывал, так как мечтал когда-нибудь издать их отдельным сборником. Принц же рассказывал их прозой, но очень интересно, так как он любил всякого рода острые сюжетные повороты, которые захватывали воображение. А Щенок и Котенок любили рассказывать анекдоты — где они их только набирались в такой глуши? — , сопровождая их почти цирковыми номерами, так что все смеялись до упаду.