Непобедимое солнце. Книга 2 (мини-обложка и разделение на главы)

– Исполнитель божественного танца в разные эпохи выбирался по-разному. Свои обычаи были в Египте, Индии, Китае, Элладе, Риме. В архаической Индии он назывался «шивой». В античном Риме – латинским словом «soltator». В древности его готовили для этой функции с детства, и часто это было наследственным делом – но после смерти императора Элагабала все изменилось. Последний наследственный soltator, император Элагабал, был убит во время своего танца – и его дух оказался связан с проектором «Непобедимое Солнце». С третьего века нашей эры именно эта связь направляет наши поиски. Даже сам выбор создателя и разрушителя всего стал лотереей. Каждый раз она идет сложно, странно и непредсказуемо, с привлечением случайных на первый взгляд людей, не понимающих, что происходит. Это как бы живые шахматы, где фигуры ходят по жребию и исчезают одна за другой – пока на шахматной доске не остается та единственная, от которой зависит все. Если вам не нравится сравнение с шахматами, это цирковые скачки, где на трибунах сидят боги, ставшие на время людьми, и люди, ставшие на время богами, а вместо жокеев соревнуются всадники веселого апокалипсиса. До последнего момента неясно, сохранится иллюзия или исчезнет… Свидетели, сегодня мы это узнаем. Встречайте разрушителя старого и – возможно – создателя нового мира. Это девушка с Кубы, отобранная в строгом соответствии с нашими древними правилами. По интересной случайности она похожа лицом на Элагабала, так что мы можем ожидать событий значительных и грозных. Ее зовут Наоми, и сейчас она будет танцевать…

Меня ослепил яркий свет. Когда он погас, ни Со, ни Львиноголового впереди уже не было. Осталась только бесконечная плоскость в черно-белую клетку – и Камень, вернувшийся с неба на свой постамент.

А потом я увидела Наоми.

Я догадывалась, что в этом пространстве ее танец будет выглядеть необычно, но совершенно не представляла, до какой степени.

Она появилась на шахматном поле внезапно – словно вышла из-за невидимой колонны недалеко от Камня. На ней не было никакой одежды – если не считать двух больших вееров. За ними в воздухе оставался рваный цветной след, державшийся несколько секунд – как бы плотный, но быстро исчезающий дым. Это было красиво.

Наоми грациозно присела, закрылась своими веерами – и я потеряла ее из виду: остался только белый бумажный круг с акварельными цветами. Два раскрытых веера, соединенных в щит.

Тут что-то случилось с моими глазами – вместо этого щита я вдруг увидела цветочный куст. Или, может быть, огромный и сложный букет из множества разных цветов, откуда выглядывало знакомое милое лицо.

Я поняла, что знаю ее давно, очень давно – много тысяч лет. Когда сама я еще была… Черт, вот этого я никак не могла вспомнить. Зато я помнила, как меня на самом деле зовут… Нет, уже забыла.

Впрочем, все это было неважно.

Наоми глядела на себя в зеркало, и этим зеркалом была я. Она видела свое отражение во мне. Она понимала, что нравится мне, но хотела нравиться еще сильнее – до конца, до предела, если такой существовал… Я знала, что эта сила так же непреклонна, как притяжение Земли, и пытаться договориться с ней так же бесполезно.

Я больше не видела ее тела, а только бесконечно прекрасное лицо, затягивающее в себя как в водоворот. Вокруг дрожал ореол красных, оранжевых и желтых огней, которыми стали цветы, и эти вспышки были именно тем, что я переживала секунда за секундой – словно мои чувства сделались видимыми, превратившись в электрический свет.

Я опять увидела два веера – но теперь они стали крыльями. Они появлялись в разных местах вокруг ее лица и снова пропадали. Так изображали серафимов: крылья и лик.

Почему-то мне вспомнилось, что средневековые рыцари не воспринимали своих прекрасных дам телесно – для них существовало только лицо, которому они служили, все прочее было убрано под бесформенный колокол платья. Раньше это казалось мне смешным предвестником боди-позитива, но теперь я поняла, что они поклонялись тому же чудесному образу, на который я глядела.

Конечно, она была сверхъестественным существом, ангелом, как можно в этом сомневаться? Даже встретить ее было чудом. Уже в том, что она облеклась формой и позволила увидеть себя, была милость… Я почувствовала, что на моих глазах выступают слезы.

Да, это был танец, но очень особенный. Я больше не видела танцующую Наоми. Во всяком случае, в буквальном смысле. Скорее это было похоже на водопад почти не связанных друг с другом образов – как будто цистерна с культурной памятью человечества выплеснула на меня все свое содержимое.

Поколения художников изображали именно эту запредельную приманку, рисуя амуров, психей и священных гермафродитов: неземное сочетание земных черт, ставящее ум в тупик; соблазн в такой концентрации, когда он уже не привлекает, а озадачивает и вызывает грусть.