Непобедимое солнце

Советское прошлое было воссоздано очень добросовестно. Я не могла точно установить, как это достигнуто и в чем именно заключается подобие – но безлюдный коридор в гостиничном корпусе, пахнущий наполовину запустением, а наполовину масляной краской, напоминал об СССР с такой первобытной силой, что стенгазета на испанском, написанная шариковой ручкой и украшенная наклеенными фотографиями, казалась даже некоторым пародийным излишеством.

Этот культурный ген присутствовал и в еде – обедая в уличной столовой, я ощутила несомненную (и совершенно непостижимую для человека с другими корнями) связь между привкусом машинного масла в рыбной котлете и висящей на стене грамотой победителя в социалистическом соревновании (понятной до последнего слова и звезды, несмотря на испанский язык). Даже грязный белый халат на толстой посудомойке, мелькнувшей в дверном проеме, даже синяя кафельная плитка, отставшая от стены, даже имитирующий дерево узор на пленке, которой была оклеена дверь, даже… даже…

Приехать сюда стоило хотя бы для того, чтобы увидеть, как все обстояло в мире, где я – технически говоря – родилась, хоть и не успела пожить. Когда попадаешь в такие Помпеи, какая-нибудь мелочь вдруг вытягивает самые ранние из детских воспоминаний, прежде не появлявшиеся на поверхности сознания, потому что вокруг не было ни одного крючка, способного их зацепить.

Официантка посматривала на меня приветливо – но одновременно с еле заметным подозрением.

Деньги в Варадеро были тоже свои – не обычные кубинские песо, а что-то вроде сертификатов советской эры. Инвалютные песо, или просто куки. Они обменивались на евро (у меня хватило ума не брать долларов) по курсу примерно один к одному, и были, по сути, подобием непрозрачных презервативов с революционной символикой, в которых валюта враждебного мира путешествовала по Острову Свободы. Обед стоил ровно двадцать куков. То есть двадцать евро. Положив две бумажки на стол и добавив на чай немного обычных песо, я пошла гулять.

Длинная улица, на которой я оказалась, проходила параллельно пляжу. На перекрестках в просветах межу домами сверкали зеленые прямоугольники моря – словно щиты с его рекламой.

Через несколько минут я стала замечать что-то странное.

На каждом перекрестке стоял один и тот же молодой человек, похожий на банковского клерка – стриженый, смуглый, в белой рубашке с темным галстуком и черных штанах со стрелкой. От клерка его отличала висящая на боку рация полицейского типа.

Сначала я думала, что молодой человек идет по другой стороне улицы и каждый раз останавливается на перекрестке в тот самый миг, когда я поднимаю на него взгляд. Потом у молодого человека изменился цвет галстука, и я поняла, что это разные люди.

Эти стриженые ребята торчали на каждом перекрестке – и были неотличимы друг от друга. А одели их так, видимо, чтобы они с элегантной легкостью могли затеряться в толпе иностранцев. Это тоже было родное, исконное – и уже подзабытое, как грамота со звездами.

Впрочем, у местного социализма были и довольно симпатичные проявления.

Например, люди.

Кубинская молодежь любила красивые крутые татухи. Мальчики и девочки – во всяком случае те, кто не работал топтунами – по-разному стриглись и красили волосы. Выглядели молодые кубинцы прикольно и стильно.

Везде работали маленькие кафешки на три-четыре стула. Это тоже было здорово.

И, конечно, кофе. Очень крепкий и очень вкусный. Обычно я кофе не пью – а такой пила бы и пила.

Сев за уличный столик, я выпила две чашки и заказала третью. Чашечки были совсем крохотными, так что я не волновалась за сердце.

– Нравится? – спросил кто-то по-английски.

Я подняла глаза.

На стуле напротив сидел симпатичный молодой человек с бакенбардами, в бейсболке со словами «Miami Vice» – что могло означать или легкую фронду против властей, или, наоборот, представителя властей, изображающего легкую фронду в служебных целях. Или, как оно чаще всего и бывает, то и другое в смеси, еще не решившей окончательно, куда, как и с кем.

Я не заметила момента, когда он сел рядом.

Ну что ж. Я жду очередного знака? Вот такой милый кобелек – это считается? Будем считать, что да.

– Очень нравится, – сказала я совершенно искренне, хотя и не понимала, про что именно он спросил.

– Я Хосе, – представился молодой человек.

Он был похож на Элвиса.

– Саша, – ответила я.

– Nice to meet you, Sasha, – сказал Хосе. – Можно с тобой поговорить? Для практики в английском?

Я пожала плечами – английский у Хосе был и так хороший. Потом подумала, что отказать будет невежливо, и кивнула.

– Про кубинский кофе есть такой анекдот. Кубинец заходит в кофейню в Испании и говорит – могу я выпить кофе?

Хосе произнес «кофе» как «кафэ», с ударением на последнем звуке.