– Тебя, по-моему, засосало, – сказал он. – Причем в какое-то мелкое болото. Тебе развеяться надо. Забыть про все вот это. Тряпки, декорации. Мир посмотри, пока еще можно. Пусть голова у тебя проветрится. Может, что получше себе найдешь.
– Типа секретарем в бизнес?
– Почему секретарем. Ты свободно знаешь язык, можешь нормально за границей работать. Ты же любишь Азию. Вот в Индии, например. Там сейчас будут возможности. По-английски много где говорят.
– Мне нравится руками что-то делать, – сказала я. – Ну или телом. Не в том смысле, конечно. А голову я бы хотела сохранить для себя.
– Для глубоких размышлений о жизни? – спросил он с сарказмом.
– Ну вроде того.
– Деточка, о жизни нельзя размышлять, сидя от нее в стороне. Жизнь – это то, что ты делаешь с миром, а мир делает с тобой. Типа как секс. А если ты отходишь в сторону и начинаешь про это думать, исчезает сам предмет размышлений. На месте жизни остается пустота. Вот поэтому все эти созерцатели, которые у стены на жопе сидят, про пустоту и говорят. У них просто жизнь иссякла – а они считают, что все про нее поняли. Про жизнь бесполезно думать. Жизнь можно только жить.
Он, кстати, совсем не дурак, и иногда задвигает такие вещи, что я даже не понимаю, как он от них возвращается к своим макаронам. Вот сейчас например. Скажи это какой-нибудь индус на сатсанге, две недели все вспоминали бы и крякали. Нет пророка в своем отечестве.
– Думать, папа, тоже означает жить, – ответила я. – А если отойти от мира в сторону, даже думать не обязательно. Можно вообще ничего не думать и ничего при этом не делать. Тоже будет жизнь, просто другая. Не такая как у тебя.
– Ага. Такая, как у тебя.
Я улыбнулась. Но не потому, что он попал в точку, а потому, что вдруг вспомнила своего Антошу. Однажды во время долгой галюциногенной сессии он произнес замечательную фразу:
«Мне вообще не важно, чем заниматься, лишь бы с кровати не вставать…»
Слышал бы папочка.
– Я делаю, и довольно много, – ответила я.
И показала ему свои перепачканные красками руки. Один палец у меня был порезан и замотан пластырем.
– Делаешь, – вздохнул он. – Но не то. Ладно, ты уже большая, чего я тебе голову чинить буду. Я тебе подарок хочу сделать.
– Какой?
– Путешествие.
Я сперва не поняла.
– Путешествие?
– Я же сказал, езжай проветри голову. Я тебе денег дам.
– Куда?
– Куда хочешь. Условие только одно. Все деньги, которые я тебе дам, ты тратишь на путешествие. Никаких декораций, театрально-швейных проектов и так далее. Согласна?
– Я путешествую где хочу?
– Да. Но не по общежитиям для наркоманов, а по нормальным маршрутам. Пять звездочек, в крайнем случае четыре. Посмотри на обеспеченный мир. Возможно, захочешь стать его частью.
– И сколько ты мне дашь?
– Тридцать. По штуке за каждый прожитый год.
– Долларов? – спросила я.
– Евро, – улыбнулся он. – На пару месяцев точно хватит. Если будешь экономить, то на полгода. Но я как раз не хочу, чтобы ты экономила. Я хочу чтобы ты слезла с уродливой кочки, на которой сидишь, и про нее забыла. А приедешь, будем брать тебя за ум ежовыми рукавицами…
Я, конечно, согласилась. Не на ежовые рукавицы, а на поездку.
Дело в том, что я знала, куда поеду.
Я думала об этом последние пять лет.
Это был мой шанс
Сейчас объясню, про что я.
Политолог Егор, любивший когда-то меня и
– Вот посмотри на себя. Ты каждый день делаешь йогу на коврике, как будто молишься. Моталась в Индии по каким-то мутным ашрамам. Регулярно делаешь вид, что медитируешь, и тогда рядом с тобой даже половицей нельзя скрипнуть. Читаешь разное эзотерическое фуфло, на котором умные люди зарабатывают. Ты хоть понимаешь, что это все такое?
– Что? – спросила я.
– Бусы! – поднял он палец. – Это просто твои бусы. Виртуальная связка духовных сокровищ, которую ты предъявишь своему благоверному вместо приданого в обмен на…
Тут он замялся, потому что для его сарказма резко кончилось топливо. Но мысль, конечно, была занятная – и в определенном смысле верная.
Не в смысле приданого, конечно – это глупость. Если бы я была на месте Егора и хотела саму себя грамотно простебать, я развила бы эту мысль примерно так:
– Вот, Саша, ты прихорашиваешься по утрам перед зеркалом. Иногда довольно долго. Бывает?
– И что? – спросила бы я.