Непобедимый. Жизнь и сражения Александра Суворова

«В благодарность подвигов князя Италийского, графа Суворова-Рымникского, гвардии и всем Российским войскам, даже в присутствии Государя, отдавать ему все воинские почести, подобно отдаваемым особе Императорского Величества»[2170].

С этой наградой Суворов по объему почестей уже превосходил не только Румянцева, но и Потемкина-Таврического. По праву и за заслуги он становится кем-то вроде древнеримского полководца, удостоенного права триумфа при возвращении из победоносного похода в вечный город. Слава его сравнялась с мерой сил и возможностей человеческих.

Желая быть последовательным в своей щедрости, на следующий день, 25 августа (старый стиль), император написал герою новый рескрипт:

«Отличие, сделанное вам Его Величеством Королем Сардинским, Я от всего сердца позволяю вам принять; чрез сие вы и Мне войдете в родство, быв единожды приняты в одну Царскую Фамилию; потому что владетельные Особы между собою все почитаются роднею»[2171].

Такие награды могли бы удовлетворить честолюбие любого смертного. Но наш герой после победы при Нови, не зная еще о милостях императора, хотел высших иностранных отличий. Возможно, так желал он заглушить горечь от несправедливостей и придирок Гофкригсрата и Тугута, ибо в следующие после победы дни он в письме жаловался Растопчину[2172]:

«Русский Бог велик… охают французы, усмехаются цесарцы… а здесь хоть и победно, но тяжело. <…> И в Англии мною довольны, и шифр мой на праздниках[2173], и Семен Романович[2174] меня хвалит!.. а у меня чулки спустились…»[2175]

Столь простодушным образом намекает Суворов на желание получить высший английский орден Подвязки. Зачем он ему? Неужели непомерное честолюбие и старость помрачили этот дотоле столь ясный разум? Ведь он хорошо знал цену наградам, столь часто обесцениваемым ничтожностью награждаемых. А может, наш герой хочет их тусклым блеском ослепить и зачаровать скорыми шагами приближающийся неизбежный конец земных обид и сожалений? Думается, дело не в этом. Суворов тоже человек, он высочайший мастер своего нелегкого дела, а истинному мастеру остро хочется похвалы среди ценителей и знатоков и, что греха таить, восторгов очарованной публики. И награда, подобная ордену Подвязки, есть всего лишь законный знак заслуженного признания таланта. Кроме того, он мог разумно полагать, что чем больше будет ему почесть, тем громче станет слава России.

Однако же оставим теперь в стороне вопросы этического характера, ибо в Швейцарии дела стали приобретать дурной оборот. Едва 3 и 4 августа (старый стиль) русский корпус Римского-Корсакова прошел к швейцарской границе на севере у Шаффхаузена, как эрцгерцог Карл начал готовиться покинуть страну и идти на север, в Германию. Русский генерал, располагавший всего 27 тысячами человек, из них – 7,3 тысячи кавалерии, малопригодной в горах, за исключением казаков (около 3000[2176]), резонно протестовал против того, чтобы занять позиции, удерживавшиеся 58 тысячами австрийцев. Эрцгерцог занял двойственную позицию: как дисциплинированный генерал он должен был вывести войска тотчас, но как настоящий военный с приходом русских он хотел попытать боевого счастья, имея теперь перевес над армией Массена.