«О сочинении Уложения Российского с Шведским быть <…> из Русских <…> Санкт-Петербургской губернской Канцелярии Ландрихтеру Федосею Манукову»[23]
.Женился, таким образом, Василий Суворов на ровне. Невеста не была бесприданницей, отец ее имел дом на Арбате, у Серебряного переулка[24]
. В этом-то доме, по сведениям Н. Н. Молевой, и родился их первенец Александр.Служебная карьера нашего прапорщика за отсутствием войны шла тихим шагом: 16 февраля 1730 г. он стал подпоручиком[25]
. Судя по всему, в эти неспокойные зимние дни во взбудораженной Москве он был свидетелем множества важных событий: болезни и смерти 15-летнего императора Петра II, стремительного превращения приготовлений к его помолвке с княжной Натальей Долгорукой в поминки по внуку государя Петра Алексеевича. Затем провозглашения новой самодержицей всероссийской племянницы великого императора, вдовствующей герцогини Курляндской – Анны Иоанновны, дочери тихого умом и нравом Ивана V Алексеевича. А через девять дней после того, как стал герой наш подпоручиком, над всесильными князьями Долгорукими разразилась политическая буря. Новая государыня, опираясь на поддержку гвардии и рядового дворянства, уничтожила Верховный тайный совет, где верховодили Долгорукие, разорвала навязанные ими «Кондиции», ограничивавшие ее самодержавие. Стала она полновластной царицей, а Долгорукие отправились в опалу и дальнюю сибирскую ссылку. Мог ли знать наш новоиспеченный подпоручик, что через восемь лет судьба сведет его с ними и накрепко свяжет его карьеру с их плачевной гибелью? Как счастлив человек, не зная, что таится от него за непроницаемой завесой времени.Вначале, однако, ничто не предвещало Василию Суворову, а тем более его родившемуся в конце предыдущего года сыну какой-либо особенной удачи. Наоборот, чины пока бывшему денщику государеву идти не спешили, а сам он должен был последовать за своим гвардейским полком на холодные берега Невы, куда поспешила в начале 1732 г. перебраться из склонной к волнениям и даже мятежам Москвы императрица Анна. Итак, он расстался с семьей, свидетельством пребывания в 1733–1735 гг. в Санкт-Петербурге стали записи в журнале выдачи книг ему на дом в Библиотеке Академии наук.
В 1735 г. разразилась война между Российской империей и Портой Оттоманской, но на войну с турками Василий Суворов не попал, ибо полки гвардии туда не отправились, а в сводный гвардейский батальон добровольцев-охотников, присоединившийся к нашим войскам в степях причерноморских, он как человек семейный, а значит и сугубо положительный, напрашиваться не стал. Возможно, он даже сумел в 1735 г. вернуться на какое-то время в Москву. Так это было или иначе, но чин поручика «вышел» ему лишь 27 апреля 1737 г., то есть через семь лет[26]
. Чем занимался Василий Иванович все это время на службе – доподлинно не известно, много ли времени провел дома и уделял ли тогда внимание воспитанию сына – мы не знаем. Но то обстоятельство, что до 1740 г. детей в семье Суворовых более не рождалось, дает некоторое основание предположить, что до сентября 1738 г. в доме своем был он нечастый гость.Осенью 1738 г. В. И. Суворов прибыл в Тобольск для участия в деле князей Долгоруких. В 1737 г. на них поступил донос, в котором таможенный подьячий Тишин рассказывал о «непристойных словах» в адрес государыни и о послаблениях в содержании Долгоруких. Кроме того, в доносе упоминался и участник Великой Северной экспедиции «лейтенант майорского ранга» Д. Л. Овцын. Он, прибыв в Березов, где были в ссылке Долгорукие, познакомился с ними и поддерживал общение. Тишин же описал их встречи как политический заговор с целью вывезти ссыльных морем. Князя Ивана Долгорукова арестовали, как и лейтенанта. Для первого все обернулось плохо: длинный язык и трусость привели его на плаху. Для второго все закончилось иначе благодаря В. И. Суворову.
Овцын не отрицал встреч с Долгорукими, но не признавал политическую подоплеку разговоров. Чтобы выбить из него нужное, его должны были пытать. Однако перед этим нужно было бить кнутом доносчика (Тишина): если он после этого не отказывался от показаний, то приступали к пыткам арестованного. Но Тишин струсил, поэтому самое страшное обвинение с Овцына было снято. Его разжаловали в матросы и отправили в Охотск в команду В. Беринга, который лично знал лейтенанта и давно оценил его труды.