Непобежденные

– Саша, ты поищи, милый, на Аландских островах какие-нибудь следы деда Павла. Все-таки интересно.

<…>

В дверь постучали. Вошел портье – лысоватый, похожий на сыщика. Он быстро обежал глазами комнату и доложил, что по старой традиции владелец гостиницы ежегодно устраивает для своих жильцов, оторванных от родного дома, рождественскую елку…

Бестужев с матерью спустился в зал…

– Я выберу сама, Саша, – робко сказала мать и взяла карточку.

Денег было немного, и она боялась, что сын, чтобы порадовать ее, закажет что-нибудь слишком дорогое.

<…>

Мать заказала чай с пирожными. Официант долго не подавал, и ждать за пустым столом было тяжело и почему-то стыдно, как на скамье подсудимых.

Молоденький мичман подсел к роялю, ударил по клавишам и запел…

Мать Бестужева встала из-за стола, ридикюль у нее раскрылся, и из него выпал на ковер скомканный носовой платок…

Капитан с выпуклыми глазами подозвал официанта, ткнул коротким пальцем в сторону столика Бестужева и сказал:

– Уберите это!

<…>

Официант подошел, поднял скомканный носовой платок и почтительно положил его на стол около матери Бестужева.

– Обронили, – сказал он тихо и пятясь отступил.

Бестужев смотрел на капитана, руки у него холодели и лицо чернело от гнева.

<…>

Капитан жадно ел, не обращая на Бестужева никакого внимания…

– Пойдем отсюда, – сказал Бестужев матери. – Нам нечего делать здесь, среди этих…

Голова у матери затряслась от страха за сына.

Бестужев смолчал. Они вышли. Только на лестнице Бестужев договорил начатую фразу:

– Нам нечего делать среди этих скотов. Голубая остзейская кровь. Мало их топили в Кронштадте в пятом году.

Мать замахала на него руками…»

– Все-таки непонятно, – сказала Клавдия Антоновна, – какой год они встречали, 1916-й или уже 1917-й?

– Разве это важно? – Олимпиада подошла к окну и подышала на замерзшее стекло. – Здесь показано расслоение общества. Война для всех одна, но одни пируют, а другие только делают вид, что и у них праздник.

– Сороковой год был хороший! – Клавдия Антоновна принесла блюдо с крошечными пирожками. – Олимпиада, посмотри, что у нас с заливной рыбой?

– Посмотрю. Но сначала хотелось бы в эту вот проталину разглядеть, каков он будет – грядущий новый год.

Мадам Фивейская улыбалась:

– Дорогая моя! О всяком новом годе одно всегда известно: он будет – лучше и достойнее минувшего во всех отношениях.

Олимпиада окинула взглядом свою комнату:

– Жалко, елки нет у нас. Теперь елки ставят, это уже не пережиток. А что касается нового года… Этот штурман, матушка его, добрый официант, грубиян офицер… Разве они знали, что вступают в год революции? Что революция произойдет и победит?

– Ты хочешь прозреть, каков он будет, сорок первый год? – спросила Клавдия Антоновна. – Жизнь страны обещает очередное свершение. Откроют в Ледовитом океане неведомый остров, облетят на самолете земной шар.

– Мне совершенно точно известно, – просияла глазами мадам Фивейская, – милейшая Полина Антоновна сошьет мне жакет, по изяществу равный жакету английской королевы. И это произойдет в Людинове.

– Винегрет недоделали! – всплеснула руками Клавдия Антоновна.

– А заливное удалось! – объявила Олимпиада.

Виктор Александрович полистал журнал. На обложке строгая, красивая женщина с пистолетом. Наискось надпись: «Засл. арт. республики орденоносец В. Н. Давыдова в роли Груни в опере "Броненосец Потемкин"».

Первая страница журнала занята пятью портретами. Сверху председатель Совета народных комиссаров СССР Вячеслав Михайлович Молотов. Под ним четверо заместителей: Влас Чубарь, Анастас Микоян, Станислав Косиор и председатель Госплана Николай Вознесенский. 30 января 1938 года.

Клавдия Антоновна беспечно держит такой номер «Огонька» в доме.

Двоих из этой четверки уже нет в живых.

Следующий разворот – народные комиссары. В школьных учебниках заливают теперь чернилами маршалов Советского Союза, ставших врагами народа: Блюхера, Тухачевского, Егорова. И здесь надо бы закрасить Ежова, Михаила Кагановича, Эйхе, Бермана, Брускина, комиссара флота Петра Смирнова, комиссара торговли Михаила Смирнова, внешней торговли Чвялева и других… Чубарь и Косиор двух месяцев не усидели в креслах.

Рассказ Паустовского хоть и никакой, но интересен тем, что в правительственном номере дан эпизод из жизни дворян, пусть бедных, недовольных, но дворян! Это же сигнал: жизнь вошла в берега. Половодье революции угомонилось… И пожалуйста! Половина правительства – враги.

Подошла Олимпиада.

– Зачем это у вас? – спросил Виктор Александрович.

Пожала плечами, взяла:

– Выброшу в нужник. Но знаешь, о чем все это говорит? Власть Советов незыблема.

– Власть Советов, как и наша страна, – победоносные! – согласился Виктор Александрович. – Уничтожь от греха… Не надо давать повода…

Сам он повода не доверять ему не давал властям.

В канун Рождества ходил в кинотеатр – культпоход лесников устраивал парторг Никитин. Смотрели фильм «Волочаевские дни».