Непобежденные

У Алеши между лопатками мурашки друг через дружку прыгали. Почудилось – он где-то высоко, не хуже стрижа. И на все Людиново, на всех этих людей в очереди за немецким штампом на немецком документе – он один, кто стоит за них. У немцев войска, у полицаев – роты, а он одинешенек. Но ведь живой, здоровый. И основное в этом странном раскладе количества войск, огневой мощи – победителем будет он, Шумавцов.

Вот и документ. Немцем, конечно, не заделался, но в их распоряжении.

Ожидал бабушку возле крыльца. Толя Апатьев пошел стрельнуть у стариков махорки на закрутку.

Алеша вздрогнул. Зримо вздрогнул. Уроки Золотухина, знать, еще не прижились. Связной отряда Афанасий Посылкин помогал бабушке сойти с крыльца. Поравнялся с Алешей, сказал, будто с бабушкой прощаясь:

– Устраивайтесь на завод, ищите работу. Это приказ!

Бабушка, глядя в спину быстрому Посылкину, очень удивилась:

– Он ведь райздравом руководил. Вежливый, конечно, а с головой, знать, не все в порядке.

Алеша плечами пожал:

– Я в Людинове никого почти не знаю. А то, что нервный, – война.

– Война, – согласилась бабушка. – Мудрено не одуреть.

Пришел Толя, дымя цигаркой.

Не успели площадь пересечь – три полицая.

– Стоять!

Бабушка охнула, ребята замерли.

Высокий, немолодой полицай ткнул пистолетом Апатьеву в грудь.

– Александр Петрович! – Лицо Апатьева стало белым, но голос не дрогнул.

Полицай взвел курок, целя в грудь Апатьеву.

– Александр Петрович! Это я, Апатьев!

– Сукин ты сын! Я бы тебя мог пристрелить, как бродячую собаку. Приказов не читаешь? Захотел схлопотать пулю в лоб?

– Александр Петрович!

– Ходить руки в брюки запрещено. Патруль имеет полное право стрелять без предупреждения.

Толя дернул руку из кармана.

– Спокойней! Разожми пальцы, руку поднимай медленно. Что в кармане?

– Немецкая бумага.

– Болван! Документ. Куда направляетесь?

– Домой, – сказала бабушка.

– Тебя не спрашивают.

– Домой! – подтвердил Толя Апатьев.

– Нечего бездельничать. Поступайте на завод. На заводе рабочие нужны. А пока – все в церковь. В Казанскую. Пособите мусор вынести. Выполнять!

Пошли к собору.

– Стойте! – снова скомандовал полицейский. – Карманы от греха дома зашейте.

– Спасибо, Александр Петрович! – сказал Апатьев.

– Петровича нашел! Я есть господин начальник полиции. Понятно?

– Понятно, господин начальник полиции! – Алеша поклонился.

– Другу твоему башку пригни. Привыкай кланяться, Апатьев! Кто голову не дерет, имеет больше шансов сохранить жизнь. Соображайте, ребята!

Шли не оглядываясь.

– Он кто? – спросил Алеша.

– Двоенко. Учитель физики, алгебры. Его собирались уволить, потому что пил.

– Плохо! – сказал Алеша.

– Чего плохо?

– Он вас всех в лицо знает.

Толя повертел растопыренными пальцами.

– А мы руки в карман совать не станем. Мы этими руками…

Алеша глянул на друга:

– Молчание – золото. Дела должны быть громкими.

Апатьев придвинулся к Алеше:

– Ты кого-нибудь знаешь?

– Кого-нибудь…

– Меня возьмите!

– С условием… без приказа сидеть тихо.

– А приказ будет?

– Посчитай, сколько немцев на твоей улице поселилось. Считай машины, танки, пушки. Сообщать будешь мне.

– Рвануть бы чего-нибудь!

– Прикажут – рванем.

Бабушка рассердилась:

– Довольно шептаться. Перекреститесь, шапки снимите.

Батюшка в коротком полушубке поверх рясы, бородка небольшая, лицом строгий, глазами улыбчивый, порадовался помощникам.

– Юноши! Тут какие-то ящики, трубы! Ящики перенесите в дровяной сарай, а трубы во двор. Увидите, где складываем.

– Батюшка, благослови! – сложила руки бабушка. – Меня Евдокия зовут. Их тоже благослови, Алексея, а тебя как?

– Толя! – Апатьев даже покраснел от смущения.

– Полицай пистолет к его груди приставил. Спасибо, узнали друг друга.

– Он – мой учитель, – сказал Апатьев.

– Господи, спаси и помилуй! – священник поклонился алтарю.

Зияющий пустотой иконостас, ободранная стена, где сияла хрустальным киотом Людиновская икона Божией Матери. Перед алтарем пространство небольшое, но дальше огромная, в три этажа, зала с двумя ярусами балконов из кружевного чугуна. Балконы держат чугунные колонны. Все, что умели мастера людиновской земли великого и прекрасного, – здесь, в храме.

Батюшка с помощницами ставили икону на место утраченной. Икона большая, на доске. Кто-то сказал:

– Привезли из церкви села Курганье.

Через полчаса отец Викторин сам подошел к Алеше и Толе:

– Бабушка сказала, вам на завод надобно. Поспешите. За помощь благодарю. Ангела-хранителя в дорогу!

Осенил крестным знамением.

– Примут, – сказал Апатьев по дороге.

– Это еще неизвестно.

– Известно. Поп нас благословил и ангела с нами послал.

– Красноармейцам бы нашим ангела!

– В Москве митрополит есть. Он за всех наших солдат молится. Немцы не возьмут Москву. Знаешь, почему?

– Потому что мы русские!

– Это конечно! – обрадовался Апатьев. – Моей маме из Москвы письмо пришло, когда война началась. Ее подруга написала, что у них в соборе молились о даровании победы!

– А почему тогда отступаем?

– Я тоже спросил мать: чего же отступаем? А она в ответ: «Чтоб наше наступление было уж очень большим, чтоб его во всем мире увидели».