– Алешка! – Цурилин, поджидая, рукой помахал. Пошли рядом. Прикрывая рот, Цурилин сказал: – Мой брат Сашка вчера бидон керосина припер. В заводском заборе доска отодвигается, а в брошенном цеху теперь бочки стоят. Отвинтил пробку, и – порядок. Мы теперь с керосином.
– У нас немцы живут. Спросят, откуда взял… Им для работы керосин дают.
– А там и бензин есть. Горючее для машин. Рвануть бы!
Алеша посмотрел, нет ли кого поблизости. Сказал:
– Разговору конец. Такие дела внаскок не делаются. Надо все изучить: какая охрана, есть ли проходы. Ночью наведаемся.
– Сашка нас запросто проведет. Я ему кулак-то сунул под нос. Днем керосин воровал. Увидали бы, очередь – и все.
От заводского производства, где ремонтировали танки, ничего не осталось. Шумавцов-старший отправил в Сызрань 38 эшелонов, 1820 вагонов и платформ.
Немцы очень даже повеселили рабочий класс Людинова. На знаменитом заводе локомобилей теперь сколачивали гробы. Третий сорт – для солдат, второй – для офицеров, первый – для обер-офицеров. Пустые цеха пошли под склады. Охраны у склада с горючим нет.
В полдень прибыла колонна машин с ребристыми бочками. Бочки пахли бензином.
Цурилин, проходя мимо, стукнул Алешу по плечу. Это, разумеется, очень даже лишнее, но Алешу другое тревожило: действовать приказа нет. Но где они, партизаны? Отправлена в Киров, в Жиздру Ольга Мартынова. И вся война. Рабочие друг от друга глаза прячут. Пусть гробовщики, но все равно – на немцев горбатятся.
Перед концом рабочего дня появилась охрана. Четверо солдат были с овчарками.
Уже за воротами завода Миша Цурилин сказал Алеше:
– Сашка-то у меня вон какой молодец! Среди дня немцев ограбил. Ночью тут делать нечего.
– Извинись перед братом! – посоветовал Шумавцов.
– Ты скажи, когда немчуре «козу» заделаем?
Алеша остановился, наклонился, перевязывая шнурок на ботинке. Близко никого не было. Себя услышал, будто со стороны:
– Днем охрана беспечная. Завтра. Пока не спохватились.
– Сашку возьмем?
– Возьмем. Будет на стреме, чтоб немцев не прозевать. Свистеть может?
– Лучше меня!
– Утром все надо сделать, пока народ на работу тянется. Саша пусть через свой лаз пробирается.
Цурилин снял кепку, повертел, на глаза нахлобучил:
– Все будет сделано, капитан. В лучшем виде.
Коробок и три спички взял с собой Алеша. Спички – драгоценность. Шел размеренно. Отец так на работу ходил. Не думал, совсем не думал, что предстоит сделать, а спокойствия в сердце не было.
Какое тут спокойствие? На площади – виселица. На виселице – двое партизан. Немцы объявили: уничтожен отряд. Про Москву они брешут, а казненные партизаны – вот они. Напоказ… Неужели и впрямь теперь один? Не один, конечно. Толя Апатьев, братья Цурилины, Ольга Мартынова, Тоня Хотеева… А кому теперь Ольга передаст разведданные?
Проходная. Потолкался среди рабочих и – к складу. Миша Цурилин вышел из укрытия:
– Сашка на атасе. Пошли!
Железные ворота в Сызрань уехали. Вход свободный.
– По запаху иди! – подсказал Цурилин.
Подвел Алешу к бочке.
– Постарайся, чтоб не брызнуло! – приказал Шумавцов. – По запаху могут вычислить.
Бочку повалили. Алеша достал из кармана водомерную трубку, надел рукавицы, отвинтил пробку. Бензин полился на пол. Подставил трубку, наполнил, бросил в лужу рукавицы, чиркнул спичкой, поджег бензин в трубке.
– Уходим!
Метнул горящую трубку в лужу, туда же коробок с двумя спичками. Успел увидеть, как задвинулась за Сашей Цурилиным доска лаза. Пустующим цехом прошли к своему, где пахло деревом, звеняще взгудывали круглые механические пилы, свистели рубанки, стружка пенилась. Алеша занялся проводкой. Провод к пиле с электрическим мотором тянул. И – ба-а-а-ах!
Никто ничего не понял, но от взрыва зазвенели стекла в оконных рамах.
– Гори-и-им!
Рабочие кинулись вон из цеха.
Над складом горючего черные клубы дыма, языки огня – через крышу.
– Не дайте пламени переброситься! – кричал кто-то сообразительный.
Кинулись оттаскивать древесину. Побежали с ведрами обливать ближайшее к пожару деревянное здание.
Прикатили пожарные машины, явились солдаты, офицеры, приехал комендант города. Русские работают сноровисто, не дают огню распространиться.
Не заставили себя ждать офицеры Тайной полиции. Огонь сожрал горючее, сник, и можно было искать виноватых. Показать что-либо криминального рабочие не могли. Все у них было цело – инструмент, дерево. Все были на своих местах.
– Короткое замыкание! – решили следователи.
Бенкендорфа и Айзенгута выводы следователей устраивали. Виноватых нет. Оголенный провод в огромном помещении найти трудно. На территории завода бомба упала.
Шумавцова даже к следователю не позвали. Был при деле, на виду у многих.
Дым над заводом, всходя клубами, превратился в огромное кудрявое дерево. Вершина, как шар, в облако уперлась.
Батюшка Викторин служил Литургию. Он совершал каждение, когда ему сказали:
– Завод горит. Дым до небес.
– Будем молиться! – сказал отец Викторин, но люди пошли из церкви смотреть пожар. Промчались машины с солдатами.
– Не постреляли бы людей! – стонали бабушки.
Служба прошла в небывалом единении. Святые Дары принимали как саму жизнь.