Непобежденные

Цепи наступающих залегли в степи, встреченные плотным артиллерийским и минометным огнем. Снова поднялись и снова залегли. И было удивительно, как это им в конце концов удалось продвинуться вперед, даже ворваться в занятую немцами Воронцовку.

Но одним героизмом, без пушек, врага не одолеть.

Шесть суток прошло с того дня, шесть бессонных, переполненных событиями суток, а картина упорного продвижения красноармейских цепей в дыму разрывов все стояла перед командармом, не забывалась.

26 октября Манштейн бросил на Воронцовское направление две свежие дивизии, и Приморская армия получила приказ — перейти к сдерживающим боям и отходить на юг. До какого рубежа? Даже он, генерал Петров, не знал этого.

«А теперь?» — спросил он себя.

Теперь ему было ясно, что у Приморской армии два пути: на Керченский полуостров или к Севастополю. Куда вести войска? Приказ об этом могло отдать только командование войск Крыма, которому подчинялась Приморская армия. Все еще армия. В горячке боев ее так и не успели расформировать.

Но если армия — Приморская, если она, как говорилось в Директиве Ставки, оставляла Одессу, чтобы предотвратить угрозу базированию Черноморского флота, и если Севастополь — главная база, то разве не ясно, куда отходить приморцам?

Обсудить бы это с командующим вице-адмиралом Левченко, с его заместителем генерал-лейтенантом Батовым или хотя бы с генерал-майором Шишениным, старым соратником, ушедшим из Приморской армии на должность начальника штаба войск Крыма. Обсудить бы тяжелую эту ситуацию и получить наконец четкое распоряжение. Но связи со штабом войск Крыма не было.

VIII

Каменистый грунт поддавался с трудом. Крошишь его крошишь, а поддел лопатой разок и — нет его, снова долби. Старшина 1-й статьи Кольцов ударил лопатой посильней, почувствовал, что зацепил глыбу. Навалился на черенок и услышал хруст дерева. С удивлением оглядел короткий острый кол, оставшийся у него в руках, с силой вогнал его в бруствер, вылез из окопа и круто выругался.

— Как эти чертовы окопы копать?! Хоть бы какого завалящего командира-пехотинца прислали!…

Вспомнился ему памятник Тотлебену на Историческом бульваре, спор с франтоватым старшиной насчет того, чьи фигуры с лопатами в руках изображены на памятнике, солдат или матросов. Тогда ему казалось, что уж чем-чем, а лопатой-то матросу овладеть — раз плюнуть. А оказывается, не так это просто.

Ночь подходила к концу. Уже прорисовывались склоны дальних высот, тихих и пустынных.

— Ты бы, командир, не маячил, — сказал ему пулеметчик со странной фамилией — Шкворень, которому Кольцов решил было показать, как надо орудовать лопатой. На самом деле он вовсе не собирался демонстрировать свое умение, поскольку сам не больно-то умел, просто ему хотелось помочь ребятам.

Только позавчера они, бывшие моряки с крейсера «Червона Украина», получили приказ — занять здесь оборону с задачей не пропустить врага в Севастополь. Где он, враг, тогда еще никто не знал, но приказ есть приказ, и вчерашние сигнальщики, артиллеристы, трюмные неумело долбили каменистую землю, поминая весомыми словами и этот твердый камень, и ломающиеся лопаты, и дождь, вконец измотавший душу.

— Чего не маячь, чего не маячь?! — сердито отозвался Кольцов. Однако спрыгнул в окоп, всмотрелся вдаль, разглядел темные, похожие на застывшие волны наплывы кустов в той стороне, где были немцы, кипы низкорослых деревьев у одинокого сарая, что стоял впереди, не далее, чем в трех кабельтовых. И вдруг в той стороне, как раз в створе с этим сараем, заметил что-то темное, движущееся. Припал к брустверу, замер, впялившись в серую муть.

— Ты видел?!

— Я говорил: не маячь, — проворчал Шкворень.

Порыв ветра ударил в спину мелким холодным дождем. Кольцов поднял воротник бушлата, и Шкворень, глядя на него, тоже поднял воротник. Лесок, росший левее позиций, зашумел тревожно. Потом далеко впереди зататакал пулемет. Но прежде чем раскатилась дробная очередь, уловил Кольцов то ли вскрик, то ли хрип.

— К бою! — гукнул он краснофлотцам своего взвода, долбившим землю.

Прошелестела команда, передаваемая по цепи, и стихли удары лопат. Замерла передовая, ощетинилась длинными штыками. Из темной щели окопа, мелкого, едва по пояс, выполз второй номер, ни слова не говоря, нырнул в подбрустверную нишу, выволок запасную коробку с лентой, лег грудью на земляной стол, справа от пулемета, и замер, словно заснул.

А впереди теперь уже ясно прослушивалось какое-то движение. Скоро Кольцов разглядел темные согнутые фигуры людей. Доносилось чавканье грязи под ногами, хриплое дыхание.

— Приготовиться! — крикнул он. И тут же услышал, как там, впереди, на чистом русском языке помянули мать пресвятую богородицу и еще кого-то.

— Свои! — прогудело из сумрака. — Не подстрелите со сна-то!

Прорисовались фигуры нескольких человек, по виду в самом деле своих, флотских, только один смущал. Было в нем нечто, никак не похожее на моряка. Этот человек шел, согнувшись, тащил на спине что-то непонятное, тяжелое.