Непобежденные

— Он раненый, — вступилась Нина. — Шофера убили, а вот он привез.

— Давай вылазь, если раненый, — смягчился санитар. — Аль помочь? Вылазь, вылазь, сам отгоню машину.

Зародов, стараясь, чтоб побыстрее, сполз на землю, огляделся. Двор был большой и пустынный. Вдоль стенки у дверей стояли легкораненые, ждали очереди к врачу.

— Иди туда, раз ходить можешь. Винтовку оставь.

— Как это — оставь?

— Товарищ Панченко! — повернулся санитар к Нине. — Чего стоишь? Помоги раненому, покажи, куда деть винтовку.

Нина обвила рукой тугую, как бочка, поясницу. Иван обнял ее за плечо, и они пошли рядом, прижавшись, как на гулянии. Из раскрытых окон слышались стонущие голоса, откуда-то доносился монотонный надрывный крик.

Так они прошли мимо молчаливой очереди раненых, поднялись на крыльцо и попали в сумрачные сени. Здесь целый угол был завален винтовками, пистолетами, гранатами.

— Да у вас тут арсенал, — удивился Зародов.

— Раненые с оружием приходят, — почему-то холодно ответила Нина. — Артсклада поблизости нет, сдавать некому.

— А может, мне не сдавать? Я ж не тяжелый.

— Кладите, кладите. Какой вы — это врач решит.

Он аккуратно поставил винтовку, прошел следом за Ниной по короткому коридору и оказался перед дверью с надписью «Учительская». Детским беспокойством обдало его. Вспомнилась чья-то фраза: «Довоевался, Аника-воин, — в учительскую попал!»

В «Учительской», как и полагалось, стоял на шкафу глобус, а рядом на стене висел большой деревянный треугольник. Но стол, покрытый белой простыней, был весь заставлен склянками.

Нина заглянула в другую дверь, кивнула кому-то.

— Врач занята, давайте я вас пока раздену.

Он мягко отстранил ее, и пока Нина мыла руки в углу под рукомойником да надевала халат, стащил с себя гимнастерку, морщась, чуть не вскрикивая от боли.

— Это ж не бинты, это ж!… — всплеснула руками Нина и кинулась к нему с ножницами.

— Не надо резать, — сказал он. — Там из-за меня все отделение без обувки осталось.

— Да о чем вы говорите! Вы же раненый!

— Не надо, — повторил он. — Давай разматывай.

Обмотки отошли неожиданно легко. Увидев сплошь закровяневшую рубашку, Нина испуганно заплакала. И тут в комнату вошла невысокая черноволосая женщина в белом, испачканном кровью халате, в отвороте которого виднелась шпала капитана на зеленой петлице медицинской службы.

— В операционную, — коротко сказала она и подошла к Нине, обняла. — Что ты, милочка! Если по каждому раненому убиваться, тебя на всех не хватит.

— Вы же сами, Люсиль Григорьевна… — с трудом выговорила Нина.

— Что «сама»?

— Сами говорили… медику нельзя без жалости.

— Это я когда говорила? Когда раненых было не так много. Пора зачерстветь, милочка, иначе нельзя… Да успокойся же!…

Нина рыдала.

— Не могу я, не могу…

— Ну милочка… Знакомый что ли?

Нина решительно замотала головой.

— Да-а, это серьезнее… Ну ладно, потом.

Быстрым шагом она прошла в операционную, с любопытством поглядела на Ивана.

— Прикажете лечь? — спросил Зародов. — Стол-то махонький, как бы не поломать.

— Ложись, ложись…

Из-под руки, скосив глаза, смотрел он на врача, на Нину, на пожилого хмурого санитара, щелкавшего ножницами, стараясь по их лицам угадать, что у него там, на спине. Терпел, когда отдирали куски рубашки.

— Штаны-то, может, не надо резать? — сказал, почувствовав на пояснице холодные ножницы. Сказал не столько потому, что так уж жалел штаны, — ему было неловко перед Ниной.

— Лежи, знай, сами знаем, что надо, — ответил санитар тонким скрипучим голосом.

— Когда вас ранило? — спросила врач.

— Вчера еще.

— Когда вчера? Утром, днем, вечером?

— Сначала утром, потом добавило.

— Добавило. Ишь, искромсало. Раз, два, три, — начала она считать, иногда касаясь больных мест.

— Урок арифметики в школьном классе, — усмехнулся Зародов.

— Он еще острит! — воскликнула врач. — Семнадцать ранений, не считая всяких царапин. Рваные края, загрязнения. Часть ран — с осколками и глубокими ходами. Вот, например, — она больно ковырнула где-то сбоку. — Крови в мочи нет? Чего молчите, я вас спрашиваю?

— Не знаю, — пробормотал Зародов и посмотрел на Нину. Та стояла бледная, ее била дрожь.

Врач тоже подняла глаза на Нину, сказала:

— Выйди пока.

— Да вы не бойтесь, — сказал Иван. — Все будет хорошо.

— Он, видите ли, знает! — изумилась врач. — Мы не знаем, а он знает.

— Вы же доктора.

На этот раз врач промолчала, застыла над ним в раздумье. Не знал Иван, что эта строгая и такая на вид решительная врачиха никогда прежде не работала хирургом, что и все другие в подчиненном ей операционно-перевязочном взводе медсанбата — тоже новички в хирургии. Три студента мединститута, недоучившиеся из-за войны, один врач — только со студенческой скамьи и лишь два «опытных» — с годичным стажем работы. А среди медсестер только одна когда-то стояла у операционного стола.