Непобежденный еретик. Мартин Лютер и его время

Лютер никогда не называл князей главами земельных церквей и не формулировал никаких «княжеских прав» в делах веры. Князья были для него всего лишь опекунами христианских общин, которые облечены известными «церквоустроительными обязанностями». Не принимать этого во внимание значило бы смешать немецкую протестантскую церковь с англиканской, к которой Лютер относился критически и неприязненно. Но поскольку реформатор отрицал всякий «контроль снизу», всякое народное противодействие, способное принудить господ к исполнению их опекунских обязанностей, постольку протестантские князья сплошь и рядом превращались в маленьких Генрихов Восьмых, совершенно тиранически распоряжавшихся церковным бытом. В Саксонском княжестве произвол светской власти еще сдерживался политическим авторитетом самого Лютера. В землях же, где на роли инициаторов реформации оказались священники без имени и влияния, князья творили буквально все, что хотели. Община попадала во власть господских приказчиков (двух теологов и двух юристов, образовывавших лютеранскую консисторию). Религиозная совесть верующих стеснялась не меньше, чем в пору папского засилья.

Уже при жизни Лютера немногие уцелевшие представители гуманистического движения (например, Симон Лемниус) собрали большой обличительный материал, свидетельствовавший о скандальном сходстве Виттенберга и Ватикана.

Лютер неоднократно декларировал, что в его церкви не может быть никакой «священной палаты». Суждения авторитетных виттенбергских теологов — это не догматы, а лишь «инструктивные мнения». «Кто всегда послушен виттенбергской школе, — говорилось в одной из «застольных речей», — тот еретик и дурной человек, ибо бог не открывал этой школе своего слова». На практике, однако, выходило иначе. В статуте, подписанном курфюрстом Иоганном Фридрихом в 1533 году, за теологическим факультетом Виттенбергского университета закреплялось право неоспоримого решения в вопросах веры, обязательного для всего Саксонского княжества. Лютер до конца дней назначался куратором факультета. По словам Симона Лемниуса, Виттенберг сделался настоящим «трибуналом веры» для немецких протестантских земель.

«В граде божьем, — учил Лютер до последнего дня, — нет никаких правовых требований и вообще речи нет о праве (карательном законе. — Э. С.)… Здесь не место гневу и наказанию, а есть только прощение, братское служение и благодеяние». В отличие от Цвингли и Кальвина виттенбергский реформатор доктринально отрицал отлучение и считал недопустимым уголовное преследование заблуждающихся или нерадивых прихожан. Между тем уже в конце тридцатых годов в инструкциях, которые рассылали по протестантской Германии Меланхтон и Амсдорф, княжеским консисториям разрешалось заточать «дурных христиан» в тюрьму, запрещать им занятия ремеслом и торговлей и т. д. Да и сам Лютер не раз срывался и отступал от принципа. В 1531 году он отказал в причастии (правда, тайно) «вольнодумцу и развратнику» ландфогту Гансу фон Метчу. В 1529 году реформатор, как мы помним, предложил подвергать своего рода «светскому отлучению» родителей, которые не желают посылать детей в школу. В частных письмах он выражался еще резче. «Когда люди ни во что ставят Евангелие, — писал Лютер Спалатину, — они сами объявляют, что хотят быть принуждаемы законом и мечом». Толпа, отвращающаяся от Писания, «нуждается в понукании», а равнодушные «в силу закона десяти заповедей» (то есть ради соблюдения внешнего порядка) должны «приводиться на проповеди». В 1557 году — уже после смерти Лютера — дело дошло до того, что в Виттенберге были введены денежные штрафы для «нерадивых прихожан», а в случае их невыплаты — «содержание в ошейнике подле церкви».

Реформационное учение, как мы помним, категорически исключало ординацию (таинство рукоположения в священнический сан). Однако и этот «ослепительно католический» обряд был в робкой форме воспроизведен в саксонской церкви. С 1535 года курфюрст ввел так называемую «ординационную присягу». Претендент на пасторскую должность вызывался в Виттенберг или Галле и подвергался «допросу о вере». После этого он давал торжественную клятву и получал статус «пригодного к евангелической проповеди».

И все-таки было бы грубой ошибкой думать, будто в церковной сфере лютеровская реформация вообще «окончилась ничем». Сами католические обвинители Виттенберга выбалтывали суть дела, когда говорили, что виттенбергские догматы, каноны, схоластика, ординационные присяги и т. д. представляют собой жалкую пародию на соответствующие установления папской церкви. В широкой исторической перспективе существенно было как раз то, что заимствования эти были подражательными и нестойкими. Протестанты не поднялись выше имитаций; их авторитарные установления оказались административно-политической мерой, державшейся в лучшем случае в течение нескольких десятилетий. Они не имели опоры в основных принципах реформационного учения и распадались, когда политическая ситуация церкви переставала быть чрезвычайной.