Непоборимый Мирович

Гораздо проще было уклониться от генерального сражения ввиду великих сил неприятельских и потянуть время. А там, глядишь, или непогода свое дело сделает и противник сам отойдет, или государи помирятся и совсем войну прекратят. В силу этого делалось все с оглядкой, нерасторопно и как бы через силу. И многие генералы считали, что, отбыв какой-то срок при армии и внезапно заболев или по иной причине, можно будет попросить себе замены, а там, вернувшись в имение, жить куда спокойнее и милее вдали от пушечного грохота и царского пригляда.

Наблюдать и контролировать формирование армии для похода ее в Пруссию взялся ближайший к императрице человек – генерал-фельдцейхмейстер Петр Иванович Шувалов. Но, будучи человеком штатским, возглавить ее, а тем паче командовать передвижением и баталиями он не мог. К тому же многие дела внутри государства российского, зачинателем и вершителем которых он был, не позволяли ему покинуть пределы страны. Но он все же внес свою лепту в воинское искусство, оставив за собой управление и руководство Обсервационным корпусом из тридцати тысяч штатных единиц. А вот командовать всей русской армией поручили Степану Федоровичу Апраксину. И хотя был он уже в изрядных летах и не особо стремился к жизни бивуачной, походной, императрица, перебрав всех других известных ей генералов, остановила свой выбор именно на Степане Федоровиче, присвоив ему по такому случаю чин генерал-фельдмаршала.

Вряд ли она видела в нем великого полководца, на полях сражений ум свой и храбрость показавшего, но иных она просто в своем окружении не нашла: тот стар, этот молод, а большинство генералов так и вовсе немцы. Как же они с Фридрихом воевать станут, когда чуть ли не родней ему доводятся? А вот Степан Федорович – истинный русак. Росту в нем чуть не под две сажени, когда-то первым красавцем в столице слыл; обходителен, говорить ладно умеет, одевается щеголем и, несмотря на лета преклонные, до сих пор на фрейлин придворных острый взгляд бросает. Чем плох? Ему самому из ружья не стрелять, в штыковую не ходить, авось справится с российскими солдатушками, направит их куда надо и, коль на то воля Божья будет, разобьет чванливого Фридриха. А случись что не так, призовут любезного Степана Федоровича к следствию, чтобы дал полный ответ за все упущения свои, а уж там поглядим: казнить его или миловать.

В памяти императрицы Апраксин остался как гонец еще во времена царствования ее тетушки, покойной ныне Анны Иоанновны, доставивший радостную весть с турецких берегов о взятии русскими войсками Хотина, за что он и получил тогда орден Святого Александра Невского. А потом провел вполне успешные переговоры с персидским властителем Надир-шахом. И дальше показал себя человеком дальновидным, интриг не затевающим, завел дружбу с ближним к императрице человеком Алексеем Григорьевичем Разумовским. Часто бывал у того в гостях, любил в картишки переброситься, о жизни побеседовать. Сошелся он во взглядах и с канцлером Алексеем Петровичем Бестужевым, чем обеспечил себе известное влияние при дворе и, соответственно, получение высоких чинов и должностей: был назначен вице-президентом Военной коллегии, вслед за тем последовал ему чин генерал-аншефа и подполковника гвардии при Семеновском полку, а позже, накануне Прусской кампании, и генерал-фельдмаршала.

Прочих столичных жителей союз трех властолюбивых мужей – Бестужева, Разумовского и Апраксина – в восторг не приводил. Известный своей ироничностью князь Щербатов по этому поводу едко высказался, будто бы лесть их личная по отношению к Алексею Разумовскому, невенчанному супругу государыни, есть не что иное, как поиск ее, императрицы, расположения. И еще он добавлял, что Разумовский – человек, без всякого сомнения, добрейший и даже добропорядочный, никому зла не желающий, ничего недостойного не совершивший, но… все одно – недалек рассудком и, как все черкасы, весьма склонен к пьянству, хоть не беспробудному, но основательному.

Ладно, Разумовский, самого канцлера Бестужева частенько встречали петербуржцы в изрядном подпитии, чего, впрочем, об Апраксине сказать не могли, поскольку тот имел сложение крепкое и многие называли его не иначе как «Колосс Греческий», а потому любое питие того достойного мужа в плен его взять не могло. Но и он иногда в некоторую излишность мог впадать. Правда, злые языки приплетали к апраксинской завидной трезвости волевой характер супруги его – Аграфены Леонтьевны, урожденной Соймоновой, исправно следившей за супругом и терпеливо наставлявшей его на путь праведный.