Непоборимый Мирович

Мирович, стоявший на левом фланге теперь уже своей роты, вполуха слушал разговоры старых вояк, и ему тоже хотелось знать, кто же будет ими командовать. В Шляхетском корпусе бывалые офицеры не раз вспоминали о своих походах, правда, чаще всего о своих личных подвигах, но могли обмолвиться, а то и просто сморщиться при имени главнокомандующего, по вине которого, по их мнению, они и терпели неудачи. А на занятиях по тактике в корпусе разбирали походы Александра Македонского, Ганнибала, Ричарда Львиное Сердце, но вот походы русской армии почему-то в программу занятий не входили. Разве что разбирали план Полтавского сражения, но очень коротко, без подробностей. И вот сейчас ему предстояло на деле узнать, что такое война и как себя на ней вести. Но до начала сражения еще нужно было пешком пройти несколько сотен верст, и лишь после этого марша возможна встреча с противником.

Труднее всего в пешем строю пришлось Мировичу в первую неделю, поскольку даже мало-мальского опыта в этом привычном для русского крестьянина деле он не имел. В мае стояли уже по-настоящему жаркие дни. Солнце палило нещадно, и лишь к вечеру становилось чуть прохладнее. Если на большинстве солдат воинская форма уже ладно сидела и не сковывала движений при ходьбе, то Василий, получив свою, и не подумал как-то подогнать ее по себе. И уже в первый день почувствовал, что ему режет под мышками, треуголка мала и давит голову, словно железный обруч. Но хуже всего было с башмаками, оказавшимися на размер больше. К обеду он понял, что дальше просто не сможет идти, если не снимет их. Он вышел из строя и обратился к ехавшему сбоку верхом на сером жеребце ротному подпоручику:

– Ваше высокоблагородие, разрешите обувь снять и идти босиком до привала, а там что-нибудь придумаю.

Тот внимательно глянул на него, ничего не ответил, а потом натянул поводья и скомандовал:

– Рота, замедлить шаг, на месте стой!

Все остановились и тут же уставились на Мировича. Он невольно покраснел и хотел уже было снять башмаки, но прапорщик, наблюдавший за ним, отрицательно покачал головой и с усмешкой приказал:

– Капрал, отставить. Босиком идти даже солдатам запрещено, а уж унтер-офицерам негоже пример подавать. – При этих словах часть роты сдержанно прыснула, а некоторые даже открыто захохотали. – Считаю до пяти десятков. Делайте, что хотите, а потом встать в строй.

Мирович быстро сдернул с ног оба башмака, оставшись на голой земле в вязаных чулках, и не знал, как ему быть. Неожиданно один пожилой солдат, не покидая строя, подсказал ему:

– Сынок, если башмак велик, то засунь туда травки, а коль мал, тогда уж терпи до вечера. Такое с каждым может случиться, – добавил он.

Тут кто-то из строя зло крикнул:

– Наберут мальчишек, а потом нам с ними маяться.

– Забыл, Никита, как сам однажды у костра уснул пьяным и порты свои на заднице прожег? Я тебе тогда свои запасные дал срам-то прикрыть, а ты мне их так и не вернул, – ответил на его окрик пожилой солдат, не поворачивая головы.

После этих слов вся рота громко захохотала, да так, что проходившая мимо них соседняя рота сбилась с шага, и кто-то невидимый за головами других на ходу выкрикнул:

– Во, сибирцы молодцы! Только в поход тронулись, а уже гогочут, как стадо гусей. Нам бы так!

– Тихо, а то накажу! – грозно выкрикнул молодой офицерик из соседней колонны, плохо держа в руках поводья. Поэтому лошадь его двигалась рывками, мотала головой и фыркала на всадника. Видя его неуклюжие усилия, солдаты, подмигивая друг другу, скрытно потешаясь над молодым офицером, но без злобы, а скорее по-дружески, что не мешало им не сбавлять шаг, ибо до темноты надо было дойти к месту ночевки.

Мирович за отведенное ему время успел сорвать несколько листов молодого лопуха и торопливо засунул их в башмаки, прыгая по очереди на одной ноге, натянул их, и едва успел встать на место, как подпоручик скомандовал:

– Рота, вперед марш!

Все дружно сделали несколько шагов, когда раздалась повторная команда:

– По-ход-ный шаг держать!

Рота ускорила шаги, стараясь одновременно выбрасывать ногу, чтобы не мешать друг другу. Шедший рядом с Мировичем пожилой солдат, тот самый, что посоветовал ему положить траву в башмаки, негромко, чтобы офицер не услышал, проговорил:

– Сынок, меня Фока зовут. Второй десяток служу, всякого повидал. Ты вечером меня отыщи после ужина, отведу тебя к сапожнику полковому, он чего-нибудь присоветует, как с твоими башмаками поступить… – И, увидев, что прапорщик повернул голову в их сторону, тут же замолчал. Мирович с благодарностью кивнул ему в ответ и, закусив нижнюю губу, решил сам для себя, что пусть даже обеих ног лишится, но не позволит себе больше выходить из строя и слушать покровительственное «Сынок…»