Неподдающиеся

Отступлю от далекого прошлого и вернусь к предвоенным сороковым годам. На берегу моря — в очередной отпуск — встретились Иван Семенович Козловский, Леонид Осипович Утесов, молодой в ту пору Аркаша Райкин и я.

Лежим на пляже. Вдруг подходит Пашка Рязанский — администратор Утесова. Бледный как смерть, он сообщает ужасную новость: ему только что позвонили из Сухуми и сообщили, что гастролирующего там комика Владимира Яковлевича Хенкина укусил тарантул и Хенкин умер.

Мы трое — Козловский, Райкин и я — вскочили, ошарашенные этим страшным сообщением. А Утесов продолжал спокойно лежать.

Козловский не сдержался:

— Лёдя, ты что, глухой?! Не слышишь, что произошло?!

— Слышу, — не двигаясь и не открывая глаз произнес Утесов.

— И никак не реагируешь?!

— Нет.

— Почему? — спросил я. — Мы знаем, что ты не любишь Хенкина, но ведь это большой актер, наш коллега и товарищ!

— Потому что это брехня.

— Ну откуда у тебя такое нахальство?! — почти закричал я. — Ведь дело произошло в Сухуми, а не здесь — в Сочи! Почему ты думаешь, что это неправда?

— Потому что — брехня.

— У тебя есть объяснение? — нервно спросил Козловский.

— Конечно.

— Какое?

Утесов спокойно произнес:

— Если б Володьку укусил тарантул, сдох бы тарантул!

К счастью, слух оказался ложным, и Владимир Яковлевич действительно был жив. А вот кусал ли его тарантул?.. Осталось тайной.

Я когда-то был женат на женщине по имени Рая. Леонид Утесов ее органически не переваривал и называл не иначе, как Райкой.

Когда я женился на моей теперешней дорогой Лене. Леонид Осипович сразу же проникся к ней большим дружеским чувством. И однажды сказал:

— Как я счастлив за Оню: раньше он был Райкин, а теперь — Ленин!

Перед нашим уходом из Одессы на Кавказский фронт повстречал я знакомого парня из оперативного отдела. Идет по Дерибасовской и хохочет.

— Ты что?

— Ой, не могу! Посмотри, что эта старая еврейка написала на справке о выезде за границу! — И протягивает мне стандартный, отпечатанный на машинке вопросник: Имя?.. Фамилия?.. Куда собираетесь выехать?.. Есть ли родственники за границей?.. Имели ли сношения с иностранцами?..

Смеющийся таможенник указывает мне на последнюю графу. Там корявым почерком карандашом написано: «Один раз, и то с греком».

В 1979 году я с Леночкой был в Париже по нашим творческим делам — готовили сценарий «Анна Ярославна». И, естественно, навестили моих родственников Розенталей.

Обедаем у Люсиль — моей троюродной сестры. Народу — много. Кроме родни — жених дочери Люсиль.

Слово за слово, и я, дабы развеселить компанию, рассказываю вышеупомянутый эпизод… Наступило неловкое молчание. Наконец, мой сосед по столу тихо сказал мне на ухо:

— Жених — грек!..

Возвращаюсь к событиям Гражданской войны.

В Баку мы пришли 28 апреля 1920 года.

Сергей Миронович Киров — член Реввоенсовета — приказал всем штабным работникам опечатать винные склады: интервенты и мусаватисты оставили огромное количество алкогольных напитков, в расчете на то, что вошедшие в город красные напьются и причинят местному населению много бед.

Меры были объявлены самые строгие: за распитие водки или вина — вплоть до высшей меры наказания.

Выполнив предельно точно свою задачу, я не удержался и для себя лично все-таки прихватил граммов двести абсолютно чистого спирта.

И он очень пригодился: в Баку тогда жили чудесные люди — мои добрые знакомые: Владимир Швейцер, опытный журналист, пишущий под псевдонимом Пессимист и уже в ту пору известный режиссер Театра миниатюр Давид Григорьевич Гутман.

У этих двух моих друзей имелась отличная закуска, но не было ни капли того самого…

Узнав, что я таковым располагаю, в номере гостиницы «Ориенталь», где жил Гутман, был организован ужин. Мои товарищи пригласили трех очаровательных балерин из местного оперного театра, и я поставил на стол мои разбавленные 200 граммов.

Пир начался. Не успели выпить первую рюмку за встречу и закусить, как резкий стук заставил нас вздрогнуть!..

Хозяин так быстро открыл дверь, что я даже не спрятал злополучный графин с белым напитком.

На пороге стоял местный страж порядка, а за ним два наших красноармейца с винтовками наперевес.

«Господи! — подумал я. — Пройти живым войну и так бездарно погибнуть?! Да еще в двадцать лет!..»

И, опустив голову, стал ожидать своей участи: ведь приказ Кирова был предельно точен.

Местный, очевидно старший в этой команде — уже вынимал из кобуры свой маузер. Глядя на нас, он грозно спросил:

— Пьянка? Да?!

— Нет! Нет! — залепетал Гутман. — Нет!

— Тогда бардак? Да?! — последовал не менее грозный вопрос.

— Да! Да! — радостно закричал Давид Григорьевич. — Вы же видите! — Он указал на наших дам. — Бардак!

Секундная пауза, после которой мы услышали решение нашей судьбы. Старший заявил:

— Бардак — можно.

И незваные гости ушли, а мы — были спасены.

На следующий день, счастливые, в той же компании, решили покататься на лодке по бухте.

Организатором этого маленького путешествия был все тот же Давид Григорьевич.

Он нанял шлюпку, сам сел за руль, Швейцер и я — на веслах, а наши дамы удобно расположились на корме возле рулевого.