Неподдающиеся

Ты почти вошел в литературу,
Я тебе бы в этом подсобил,
Если бы ты с этим подлым Туром
Смердяковщину не разводил!..

Туры тоже разразились стихом по моему адресу:

Наш любимый очень Оньчик
Заработал свой милльончик
И большим гурманом стал!
Обладая вкусом тонким,
индюшачую печенку и разноцветную икорку
он всему предпочитал!

Поделюсь тем, что помню об Александре Довженко, которого отличали резкие высказывания.

Сижу я с ним в сценарном отделе Киевской киностудии. Пьем чай. Входит директор в сопровождении человека средних лет и говорит нам:

— Познакомьтесь, друзья! Это — новый заведующий сценарным отделом — товарищ Копица!

А «копица» по-украински означает «кучка».

И Довженко вдруг спрашивает:

— Копица чого?

Встречаю Александра Петровича в Москве на Арбатской площади. Идем вместе по Арбату. Довженко только что вернулся из довольно длительного отпуска, поэтому интересуется всем:

— И что нового в кино? Говорят, сменили руководство? Кого же назначили?

— Герасимова Сергея!

— А почему его?

— Ну как почему? Большой режиссер!

— Большой, говоришь?

— Да. Разве это плохо?

Довженко не отвечает. Идем некоторое время молча.

— Вот, смотри: Арбат! — вдруг заговорил Сашко. — Старая улица, но чем прелестна? Своими маленькими домиками! А на углу Староконюшенного — видишь огромный дом? Большой! Но — не украшает…

На Киевской студии стал работать администратор по фамилии Фрак. Не все еще знали его. Но человек он был назойливый, приставучий.

Было утро. Я делал примерку нового костюма, который мне шил великолепный студийный портной.

Вдруг дверь открылась, и в комнату почти ворвался директор студии.

— Что случилось?! — спросил я.

— Не могу сдыхаться от него! Замучил меня этот Фрак!

Старик портной, не сообразив о чем идет речь, посоветовал директору:

— Так порежьте его на кепки!

Среди великих портных довоенной России был отец режиссера Юлия Райзмана — Яков Ильич. Я шил у него. Но благодаря скрупулезности этого человека приходилось делать около десятка примерок.

Получая наконец свой костюм, я однажды сказал:

— Дорогой Яков Ильич! Бог создал мир за семь дней, а вы — шесть месяцев шили мне костюм!

Он подвел меня к окну и прошептал на ухо:

— Вы посмотрите, что за говно этот мир, а потом подойдите к зеркалу и взгляните на свой костюмчик!..

К тому же Райзману пришли братья Тур. Портной в это время делал мне примерку.

— Возьмите стул! — не оборачиваясь, сказал Райзман.

— Но мы — Братья Тур! — раздраженный невниманием, произнес один из них.

— Так возьмите два стула! — последовал ответ.

Яков Ильич обслуживал Наркомат иностранных дел при Чичерине.

В мастерскую входит человек и, обращаясь к портному, говорит:

— Эй, дед! Сшей-ка мне фрак!

— Не буду шить, — ответил Райзман. — Холуй зашел!..

В ту же, довоенную, пору я сидел в кабинете директора ГОМЭЦа [6]— Александра Борисовича Данкмана. Вошла секретарша и доложила, что к нему просит разрешения зайти прибывший из Одессы старейший театральный администратор Николай Александрович Адамат-Рудзевич.

Встреча была теплой и сердечной.

Адамат-Рудзевич обратился к Данкману с просьбой устроить его на работу.

После долгих обсуждений Данкман предложил старому «театральному волку» следующее:

— Сейчас в Москве находится известная негритянская певица Коретти Арле. Она вышла замуж за нашего пианиста Тица. И теперь выступает под фамилией «Арле-Тиц». Возьмите их и везите по маршруту Москва — Владивосток, останавливаясь в каждом крупном пункте.

Старик поблагодарил Данкмана и приступил к делу… Он сразу же тронулся в путь со своими двумя гастролерами.

Первая телеграмма, которую мне показал Данкман, пришла из Казани: «Предварительная продажа билетов идет слабо тчк Разрешите поводить негритянку по городу».

Обычно в полдень мы пили кофе в «Национале».

Вначале расскажу об эпизоде, случившемся в один и тот же день (не помню точно число) 1925 года…

Входит в кафе наш консул на Шпицбергене — Плисецкий:

— Ребята! Ставлю коньяк!

— По какому случаю?

— У меня сегодня родилась дочь! Назвали Майя!..

Спустя некоторое время вбегает в то же кафе Рубен Симонов — руководитель Вахтанговского театра. Он сменил умершего Евгения Багратионовича…

Слова те же:

— Ребята! Ставлю коньяк!

— А ты — по какому случаю?

— Только что сообщили: я — отец! Мальчика назвали Евгением!

В другой день, не помню уж какого года, сидели в «Национале» трое: Юрий Олеша, Менделевич и я.

Появляется Николай Павлович Смирнов-Сокольский — в ту пору звезда эстрады.

— Мальчики! — воскликнул он. — Я — потрясен: оказывается, Мишка-то Гаркави — партийный?!

— Беда! — промолвил Олеша.

А Менделевич — спокойно:

— Это, Коля, ничего! Наша партия переживала и не такие потрясения и выходила из них победительницей.