Неподдающиеся

— Ты призываешь к поэзии плаката и тебя вполне устраивают стихи:

Член ФОСПа,
Привита ли у тебя оспа?

Или того лучше:

Сплошной поток бедняцких масс
Сметет кулачество как класс.

А я — за высокий стих, ибо только светя свысока можно озарить наш путь к коммунизму!

— Буржуазный проповедник! — кричал ему в ответ Чумандрин. — Литература должна быть доступна народу, а не кучке такой, как ты, вонючей интеллигенции!

— Я лично пользуюсь только одной каплей хороших духов, а от тебя, Миша, постоянно разит тройным одеколоном!

Публика была явно на стороне Володи, что и привело к печальным последствиям.

Я на этом собрании не присутствовал. Все стало мне известно со слов очевидцев: «Соловьев налетел на Чумандрина, как орел на тигра. Давно такого не было».

Но через несколько дней я узнал из местной прессы (это было напечатано в двух газетах и журнале ЛАППа «Наступление»), что Владимир Соловьев, возомнивший себя пролетарским поэтом, исключен из рядов РАППа без права восстановления за… систематическое пьянство.

Факт абсолютно бредовый и бессмысленный. Володе уже исполнилось двадцать лет. Он был вполне взрослым человеком. Но во время наших дружеских встреч за столом никогда не пил. И не потому, что состоял членом общества борьбы с зеленым змием, а потому, что серьезное осложнение после исключительно тяжелой скарлатины повлекло за собой категорическое запрещение лечащих врачей употреблять какие бы то ни было алкогольные напитки. Поэтому Володя не позволял себе прикоснуться даже к пиву. Мне кажется, в ту пору он мог действительно служить идеальным примером для молодежи — классический образец трезвости.

Но факт остается фактом: Соловьев был ославлен как злостный пьяница, которого из-за этого порока ни в коем случае нельзя держать в общественной писательской организации.

Володя отчаянно защищал себя, свое доброе имя. Он поднял на ноги все и всех. Однако ни справки, ни письменные отзывы врачей, полностью опровергавшие это обвинение, ни активное вмешательство комиссии — ничто не могло изменить решение РАППа и заставить газеты напечатать опровержение.

А Соловьев не складывал оружия. Он продолжал борьбу со своими противниками с помощью стихов.

Вслед за первым романом Михаила Чумандрина «Склока» вышел второй — «Родня».

Доведенный до крайности расправой и совершенно незаслуженным, нелепым обвинением, Соловьев пишет убийственную эпиграмму на своего противника, мгновенно разошедшуюся по всей стране. Я помню ее наизусть.

Ему был дан судьбой жестокой
Талант, хоть маленький, но свой,
В литературе начал «Склокой»
И продвигается «Родней!

Значительно позже, правда без упоминания фамилии автора, эту эпиграмму опубликовал Александр Безыменский в знаменитом альманахе «Удар».

В общем, Соловьев перестает писать стихи. И пытается попробовать свои способности в области драматургии. Через два года на его творческом счету уже несколько театральных юморесок. Они были поставлены на сценах полупрофессиональных и передвижных театров, а также в кружках рабочей самодеятельности.

В 1929 году случай сводит Володю с рабочим театром «Стройка», находившимся в ведении Московско-Нарвского дома культуры. Его актерский состав сердечно принимает молодого автора в свою среду И Соловьев остается верным этому дружному коллективу, с которым он ездит по всей стране как фактический заведующий его литературной частью.

Побывав на Магнитострое, где театр гастролировал несколько месяцев, Володя пишет свою первую пьесу «Мы, олонецкие», ставшую творческим отчетом, знаменем этой ленинградской рабочей труппы.

В дальнейшем пьесы Соловьева шли в разных театрах страны.

К сожалению, этот талантливый человек сравнительно рано умер. Но хочу верить, что его творческому наследию суждена долгая жизнь.

Эрдманы

Николай Эрдман был Человек. Это слово, как видите, я пишу с большой буквы. И поскольку он заслуженно носил такое прекрасное имя, я предлагаю вашему вниманию эти несколько страниц. Несколько — потому что о Николае Эрдмане — писателе, драматурге, сатирике, сценаристе — уже написана целая книга. Так что никаких творческих вопросов, связанных с его литературной деятельностью, поднимать не буду: этим успешно занялись другие.

Все началось сравнительно недавно — всего каких-нибудь шестьдесят семь лет тому назад. В Доме техники на Мясницкой. Дело было вечером. В зале — концерт. На эстраде — знаменитое московское трио: Шор, Крейн и Эрлих. Успех — огромный: тогда ценили и ходили слушать музыку — классическую, великую, вечную.

Барабанов и тарелок в трио не было: всего лишь рояль, скрипка и виолончель. Но зато, повторяю, имелась — Музыка.