Мысли мои были полностью поглощены устроенным лордом Алджерноном маскарадом и вызвавшими его причинами. Зачем ему было представляться секретарем собственного отца? Почему он жаловался на материальные трудности? Каждое слово было ложью: что ландо он одолжил у лорда Долмана, как и закрытую карету, в которой мы приехали в театр — все было необъяснимо и бессмысленно.
После театра Алджернон предложил пообедать в Отеле Пултни, около которого уже стояло много карет с гербами. Мне хотелось посмотреть на этот известный ресторан, но я знала, что там мы не сможем поговорить начистоту.
— Если вы голодны, милорд, мисс Теккерей и я сделаем вам бутерброды дома. Меня больше бы устроило объяснение всей этой мистификации и как можно скорее, — сказала я.
— Оно и к лучшему. Наверняка, столик, который я заказал, уже кем-нибудь занят, так как это делал Шарки по моему поручению.
Мы поехали прямо домой, но не стали делать бутерброды, а за бутылкой шерри с печеньем выудили из него интересующие нас сведения. Сказал ли он при этом правду, трудно было определить, мне его рассказ показался не очень достоверным.
— Дело в том, — начал лорд Алджернон, — что мой отец был недоволен мной. Я вел беспорядочную жизнь, часто делал карточные долги. Он решил с этим покончить и оставил меня без гроша, сказав при этом, что, когда мне придется самому содержать себя, я пойму цену денег. Это будет мне уроком. Я решил обхитрить его и предложил работать, чтобы зарабатывать на жизнь. Он побоялся, что друзья могут втянуть меня в авантюры, и настоял, чтобы я работал как его помощник и жил на зарплату секретаря.
— Вы говорили, что он настаивал, чтобы вы жили на Беркли-Сквер, — напомнила я.
— Да. Спустя несколько месяцев он действительно попытался смягчить условия договора, но к этому времени я уже решил, что докажу — я не тот пострел, за которого он меня принимает. Наши друзья считают, что он отлучил меня от дома, и всячески поругивают по этому поводу. Вы, наверное, заметили, Катрин, что некоторые из наших сегодняшних посетителей проехались по поводу моей работы.
— Да, я обратила на это внимание. Но почему вы представились нам как мистер Алджер и скрыли свое настоящее имя?
— Из гордости, наверно.
— Разве нужно стыдиться честного заработка только потому, что вы носите титул лорда? — сразу отреагировала мисс Теккерей.
— Я не имел в виду стыдиться работы. Просто неприятно признавать себя отщепенцем в собственной семье. Я старался сойти за добропорядочного трудолюбивого джентльмена скромного достатка.Что касается других обитателей дома, мне казалось, что ко мне отнесутся лучше без титула. Титулованная особа, снимающая дешевую квартиру в этом районе — согласитесь, что это вызвало бы ненужные подозрения. Никто бы просто не поверил, вы — в том числе.
Мисс Теккерей кивнула в знак согласия с его доводами.
— Мудро поступили, милорд. Шарки вас тут же обворовал бы, а мисс Уэйтли…
— Все это очень странно! — сказала я. — Неужели вы не могли исправиться, не поселившись на Дикой улице?
— Может быть, и мог. Но сначала отец был очень зол. Зарплата, которую он мне платит, не позволяет снимать квартиру в Олбани или подобном респектабельном районе. Он считал, что я ни на что не гожусь и хотел проучить меня. Впоследствии, когда мы помирились и успокоились, у меня все же не исчезло желание показать ему, что я на что-то гожусь.
— Ну, хорошо, теперь вы его убедили и должны вернуться домой. Здесь неподходящее место для джентльмена! — сказала я строго.
— Не думайте, что вам удастся так легко избавиться от меня, Катрин. Положенный мне год я здесь доживу. Я нахожу Дикую улицу вполне подходящей… теперь, — он сделал ударение на последнем слове и заглянул мне в глаза, желая дать понять, что причиной его изменившегося отношения к улице являюсь я.
Мисс Теккерей вдруг решила, что нужно приготовить ужин поплотнее и, извинившись, оставила нас вдвоем. Ей показалось, что в воздухе запахло романтикой, у меня, однако, было совсем иное мнение на этот счет.
— Как насчет ваших дел с Шарки? — спросила я.
Вы уверены, что лорду Долману будет приятно услышать, что вы помогаете карманному воришке?
— Он любит, когда заблудшие души возвращаются на стезю добродетели.
— Вам никогда не удастся вернуть на эту стезю Шарки.
— Никогда не употребляйте слова «никогда». Мне же удалось изменить самого себя.
— Неужели вы были настолько плохи?
— Не умел ценить время и деньги, бросал их на ветер. Не совращал невинных барышень, не мухлевал в карты, не убивал. Насколько я был плох, судите сами. Как вы считаете, я был исправим или безнадежен? — в его улыбке был вызов и приглашение к поединку.
— Я не настолько хорошо знаю вас, чтобы об этом судить.
Он изучающе посмотрел на меня и сказал: