Неподходящий жених (сборник)

Вместо одного месяца Лера решила подрастить щенков до двух месяцев. Так лучше для их здоровья — приучить к заменяющему материнское молоко прикорму, чтобы будущие хозяева не испытывали трудностей, точнее — щенки не страдали от смены еды. Но это была отговорка — расставаться с архаровцами не хотелось. Нанося материальный ущерб квартире, они создавали в доме атмосферу постоянной безотчетной радости и умиления.

Лица родителей в те два щенячьих месяца поражали Леру. Ее папа и мама были людьми неулыбчивыми и несклонными к пустому веселью. А тут вдруг преобразились, помолодели. С другой стороны, все, что поражало, как лица родителей, в том Лерином состоянии любви-качелей было нормой. Потому что на вершине взлета качелей окружающее смотрится по-иному. И далекие-далекие картинки ползункового детства вдруг всплыли в Лериной памяти: молодая смеющаяся мама и папа, смешно изображающий медведя, нападающего на маму. И сама она, Лера… Ее забыли на горшке, сами в другой комнате скрылись. На горшке сидеть холодно, одиноко и скучно, металлическая окружность горшка уже больно впивается в тело. Лера плачет, а мама не идет… Потом уже никогда так не было. Потом родители всегда были рядом. Они бились за место под солнцем, за однокомнатную квартиру в панельной пятиэтажке. Эта борьба хуже кислоты — вытравит и смех, и мечты, закалит волю, но убьет радость бытия. Как оказалось — не навсегда убьет. Пять беспородных щенков-хулиганов через двадцать с лишним лет вдруг пробудят давно забытые чувства.

Им дали клички, потому что надо ведь как-то называть архаровцев, хозяйничающих в квартире. Это были временные имена, ведь настоящие только будущие хозяева вправе выбирать. Перваш, ясно, первым родившийся, самый сильный и крепкий. Он еще в утробе, как считал Лерин папа, всех братьев и сестер растолкал. Всего было три мальчика и две девочки. Получилось, что парней нарекал Лерин папа, а девочек — мама. От папы: Перваш, Лапоть и Дюдя. Лапоть получил прозвище за страсть грызть обувь, а Дюдей и в человеческом обиходе Лерин папа именовал тех, кто вечно стоит последним в очереди, пропуская тех, «кого якобы здесь стояло». Интеллигент Дюдя к миске с едой подходил последним. Девочку с белым пятнышком на лбу мама Леры назвала Звездуней, а самую последнюю и слабенькую — Куколкой. Она родилась едва дышащей, с малым весом, чуть больше воробушка, сил не хватало молоко сосать, братья и сестра лягались, отталкивая малышку от заветных сосцов. Поэтому Лера и ее мама следили, чтобы кроху не обижали. Отодрав от главного молочного крана Перваша (этот всегда найдет, куда присосаться), подносили слабосильную девочку.

Приговаривали:

— Кушай, Куколка. Вот умничка. Еще, еще. Устала? Кто тут лезет? Перваш, Лапоть, у вас свои источники, не претендуйте!

Обнаружив, что Куколку выталкивают на периферию из комка согревающих друг друга щенков, а Стеша, не смотря на упреки, в ус не дует, мама Леры стала брать Куколку к себе в постель, греть на груди и каждый час вскакивать, чтобы поднести малышку к Стешиным соскам. И через месяц Куколка выправилась, почти догнала Звездуню по весу, научилась огрызаться на хищных братьев. Особая забота о Куколке привела к тому, что ее решили оставить, не отдавать. Где одна собака, там и две. Расстаться с маленькой шалуньей было выше их сил.

Двух щенков, Лаптя и Звездуню, развернув широкую агитацию на работе, пристроила Лера. Подходил срок забирать алиментных Соколовских — интеллигента Дюдю и бандита Перваша. Олег не находил времени и мужества, чтобы открыться Соколовым. Большого воображения не требовалось, чтобы предугадать их реакцию.

Олег решил жениться. «Решил» — не правильная формулировка, потому что глагол предполагает выполнение последовательных логичных действий по решению задачи. А у Олега никакой логики не было.

Утром завязывал галстук. Узел не получался. Олег редко надевал костюм с галстуком, но сегодня официальный вид обязателен, предстояло выступить на ученом совете. Узел выходил комковатым, а язык галстука то слишком длинен, то короток. Терзая кусок шелковой ткани, Олег посмотрел в зеркало и сказал вслух:

— Хочу жениться.

Желание было абсолютным, как приговор, обжалованию не подлежащий. Олег вспомнил, как несколько лет назад, сестра связалась с парнем, неподходящим во всех отношениях. Сестру разубеждали в четыре голоса, а она топала ногами и вопила:

— Хочу замуж! Хочу за него замуж!

Наверно, это у них семейное — коль замуж или жениться, то хоть кол на голове теши. Или это всеобщая характеристика, справедливая для всех людей? Если человеку неможется, то его и паровоз не остановит?

Сестра сходила замуж на два года и вернулась домой с ребенком. Но невозможно сравнивать ничтожество — бывшего зятька — и Леру, ангела во плоти.

С галстуком в руках Олег зашел на кухню, где завтракала семья.

— Кто-нибудь может повязать мне эту чертову тряпку?

Ответом ему были извинительные улыбки — обращаться с галстуками никто не умел.

— Вот поэтому я женюсь! — сказал Олег и вышел с кухни, оставив родителей, бабушку, сестру и племянника в легком шоке.