Неподведенные итоги

Вероятно, моя персона и картина (я не страдаю манией величия) были не главной причиной, а скорее, лишь поводом для Госкино по­щекотать нервы конкурирующему учреждению. Регулярные доносы дергали руководство Гостелерадио, которое в свою очередь дергало нас.

Эта деятельность цензоров-добровольцев из Госкино стала мне известна лишь потом, когда картина была закончена. Работая, я не понимал, почему меня никак не могут оставить в покое, почему сле­дят за каждым моим шагом, доводят до отчаяния.

Однако пойдем по порядку. Осенью 1979 года картина была запу­щена, и мы с Гориным приступили к написанию режиссерского сце­нария. Это был самый счастливый, безмятежный этап в создании фильма. Еще не развернулись в своем доносительрком марше госкиновские доброхоты, еще режиссерский сценарий – по сути, оконча­тельный проект фильма – не лег в своей неотвратимости на пись­менные столы руководителей Гостелерадио. И главное, еще не со­вершилось событие, которое в корне переломило отношение к нашей стране за рубежом и переменило многое внутри страны. Речь идет о вторжении наших войск в Афганистан.

В конце декабря 1979 года я закончил написание режиссерского сценария, а 28 декабря Советская Армия начала военные действия на афганской территории. Это события, конечно, несоизмеримые, и я их ставлю рядом только потому, что рассказываю о своей работе, о картине, о том, как внешние обстоятельства ожесточали внутренние. На афганских полях лилась настоящая кровь, а здесь – чернильная, и тем не менее...

Руководящие отклики на режиссерский сценарий последовали не­медленно. Перед самым Новым, 1980-м годом нас – Горина и меня – вызвали к первому заму Лапина – Э. Н. Мамедову, челове­ку талантливому, умному, в чем-то блестящему, мгновенно ориенти­рующемуся, который, что называется, «сечет» с полуслова. От обще­ния с ним всегда возникало ощущение, что он видит тебя насквозь, причем проявляет твои скрытые дурные намерения и наклонности.

Перед визитом к Мамедову нас приняли руководители «Экра­на» – Б. Хессин и Г. Грошев. Они бормотали что-то о «неправиль­ной ориентации режиссерского сценария». Мы поначалу не понима­ли, чего они хотят, так как вещи своими именами не назывались, – Хессин с Трошевым все юлили, ходили вокруг да около. Тогда мы с Гориным взорвались, повысили голос и стали говорить, что не пони­маем мелочных придирок. И тут руководители «Экрана» открыли карты: оказывается, встал вопрос о закрытии «Гусара». «Дело в том, – мы не верили своим ушам, – что в сценарии очернено „тре­тье отделение“. Этой тайной канцелярии времен Николая Первого в вашем сценарии придано слишком большое значение, и изображена она чересчур негативно...»

Господи! Думал ли Бенкендорф, что через сто с лишним лет его честь будут защищать коммунисты, руководители советского телеви­дения, активные «строители социалистической России»!

Конечно, забота о «третьем отделении» была понятна: руководи­тели «Экрана» до смерти боялись огорчить ведомство, расположен­ное на площади Дзержинского. Они не понимали, что, ставя знак равенства между «третьим отделением» времен царизма и нынешней госбезопасностью, они выдавали себя с головой. Они, конечно, уга­дали наши намерения и стремились, обеляя николаевскую жандармерию, вступиться тем самым за КГБ.

Потом нас поволокли к Мамедову. Энвер Назимович на этот раз был не совсем «в форме». В его кабинете на экранах многочислен­ных телевизионных мониторов мелькали скованные, с испуганными глазами, лица, которые косноязычно или же читая по бумажке ка­зенные слова одобряли «помощь» Афганистану.

Мамедов довольно путано объяснил нам сложность международ­ной ситуации, говорил что-то о Саудовской Аравии, о проливах между Азией и Африкой. Эти проливы, по сути, нефтяное горло, ко­торое мы, войдя в Афганистан, сможем взять рукой... В общем, «тре­тье отделение» надо из сценария убрать, или же картину придется за­крыть.

Мы вышли оглушенные. Мы не ждали подобного поворота и оказались к нему не готовы. А сценарий был закончен, он был уже выверен для типографии, прошел все положенные инстанции для пе­чати. Короче, его можно было отдавать в мосфильмовскую типогра­фию – печатать!

Однако после визита в Останкино стало ясно – по этому сцена­рию снимать уже не удастся. Или его придется коренным образом переработать, или картина попросту не состоится. И тогда я сказал своему соавтору:

– Гриша, пока на Мосфильме не знают о нашем разговоре с Мамедовым, надо отдать этот вариант печатать в типографию. Через несколько дней уже будет поздно, печатать не разрешат, а так, понимаешь, у нас будет существовать в типографском виде то, что мы на­писали. Еще не изуродованное поправками. Да при этом утвержден­ное «ЛИТом», то есть цензурой. Пусть тираж всего 200 экземпляров, но сценарий перестанет быть нелегальщиной. Его можно будет пока­зывать, давать читать кому угодно, даже иностранцу.