Неподведенные итоги

За две недели написал уйму стихотворений, иногда по два в день. Образовался целый цикл. Назвал его скромно «Боткинская осень». Чем я, в конце концов, хуже Александра Сергеевича! Переход в ранг больного, больница, беззащитность – очень меняют психологию, происходит кардинальная переоценка ценностей.

И я, бывало, приезжал с вшитом

в обитель скорби, боли и беды

и привозил обильные корзины

цветов и книжек, фруктов и еды.

Как будто мне хотелось откупиться

за то, что я и крепок, и здоров.

Там у больных приниженные лица,

начальственны фигуры докторов.

В застиранных халатах и пижамах –

смиренный и безропотный народ –

в палатах по восьми они лежали,

как экспонаты горя и невзгод

В палатах стоны, храп, объедки, пакость,

тяжелый смрад давно не мытых тел.

Бодры родные – только б не заплакать...

Вот тихо дух соседа отлетел...

А из уборных било в нос зловонье...

больные в коридорах... скуден стол...

торопится надменное здоровье,

как бы исполнив милосердья долг.

Со вздохом облегченья убегая,

я вновь включался в свой круговорот,

убогих и недужных забывая...

Но вдруг случился резкий поворот!

Я заболел... Теперь лежу в больнице,

и мысль, что не умру, похоронил.

Легко среди увечных растворился,

себя к их касте присоединил.

Теперь люблю хромых, глухих, незрячих,

инфекционных, раковых – любых!

Люблю я всех – ходячих и лежащих,

чудовищную армию больных.

Терпением и кротостью лучатся

из глубины печальные глаза...

– Так помогите! Люди! Сестры! Братцы! —

Никто не слышит эти голоса...

16 сентября 1986 г.

ОКТЯБРЬ. Сменил одну больницу на другую. За время лежания в Боткинской меня посмотрели, послушали, изучали разные профессо­ра, медицинские светила различных специальностей. У М. Светлова есть шутка: «Что такое старость? Это, когда половина мочи уходит на анализы». Так вот все консультанты, смотревшие меня, сказали, что после больницы никаких съемок, никаких нагрузок – ни физи­ческих, ни нервных, обязательны длительный отдых, санаторий. Ко­роче, мне был предложен режим, где все проявления нормальной жизни, по меньшей мере, не рекомендовались, а, в основном, запре­щались. А положение с «Забытой мелодией для флейты» было тако­во, что Леонид Филатов наконец освободился от съемок в другой картине и был готов к сотрудничеству с нами. Передо мной встала дилемма: или отменять картину и заняться собственным здоровьем, или же все-таки попробовать сделать ленту. Конечно, если перефра­зировать известную поговорку, – здоровье одно, а фильмов много. Но... Почти год мы готовились. Была проделана огромная работа. Кроме меня картиной заняты многие люди. Их планы связаны с фильмом, затрачены немалые усилия со стороны каждого. Был еще один аргумент в пользу работы – не в моем характере поддаваться болезни. Я считаю, что с хворями надо бороться активным трудом, не уступать, что организмом можно командовать и надо подвергать его насилию. Он посопротивляется и в конце концов выздоровеет. Или помрет. Но тогда мне уже будет все равно. И я решил – сни­мать «Забытую мелодию для флейты»!