Неподведенные итоги

И действительно, пришел и сел! Это на самом деле оказалось не­сложно. А вот рассказать... Не стану скромничать, на телекамеру я не обращал никакого внимания. Ее присутствие, нацеленный на меня огромный блестящий глаз почему-то не повергал меня в смуще­ние и не мешал чувствовать себя самим собой. Думаю, это происхо­дило в какой-то степени оттого, что меня ласково встретили работ­ники передачи и сделали все, чтобы я ощущал себя как дома. А с другой стороны, я хотел показать народу, как надо вести передачу, хотел «утереть нос» всем ведущим всех передач!

Потел я сильно, не только в переносном смысле, но и в прямом. Во-первых, было жарко от осветительных приборов, во-вторых, от напряжения. Все-таки я впервые вел передачу. Мне сразу же подсуну­ли написанный кем-то текст. Началась съемка первого дубля. Я по­корно попробовал прочитать текст, делая вид, что не заглядываю в него, но чужие слова застревали в горле и в моем исполнении звучали очень неестественно. Я взбунтовался, отложил текст и начал гово­рить обо всем не только своими словами, но и своими мыслями. Со­здатели передачи помогали мне. Иногда они укрощали некую мою развязность (это шло оттого, что мне очень хотелось быть свобод­ным, раскованным); порой боролись с моими жаргонизмами, кото­рые я нарочно вставлял и вставляю в свою речь, так как считаю, что нужно разговаривать живым, современным, а не дистиллированным языком. Кроме того, я стремился, чтобы в передаче были не моноло­ги, плохо связанные друг с другом, а диалог. Поэтому беспрерывно перебивал гостей передачи, не давая им высказаться. Желание поде­литься своим опытом, рассказать об историях, случившихся со мной, очень выпирало. А для ведущего подобное поведение опасно. Оно выглядит нескромностью. И здесь, как это ни печально, надо давить свое творческое «я». Да, давить, но тем не менее не до конца. Правда, все это я понял не сразу, а потом. После того как себя увидел...

Работа шла ощупью. Теоретически я понимал, каким должен быть ведущий, но на практике... Как и везде в искусстве, здесь тоже было главным чувство меры. Но ощущение меры могло прийти только с опытом.

С легкими шероховатостями, притираясь друг к другу, мы закон­чили первую совместную передачу. Это означало, что меня сняли на видеопленку, а режиссер принялась за монтаж. (Иными словами, как я был убежден, за выбрасывание самых лучших, самых живых кус­ков из моих комментариев.) И наконец наступил день, когда переда­ча с моим участием должна была пойти в эфир. До этого, пока сни­мали и монтировали передачу, я совсем не волновался. А вечером, где-то за час до эфира, меня начало трясти от волнения, беспокойст­ва, ужаса. При мысли, что сейчас на меня уставятся двести миллио­нов глаз, мне стало жутко. Испытание предстояло невероятное!

Как я понял потом, специальность телекомментатора, ведущего, обозревателя требует от человека сочетания определенных качеств. Но даже при их наличии в этой профессии много подводных камней, опасностей, которых не так-то просто избежать...

Желание понравиться другим естественно для человека. В осо­бенности если его снимают и будут показывать миллионам. Недаром перед тем, как идти в кадр, мужчины причесываются и одергивают пиджаки, а о приготовлении к съемкам женщин можно было бы со­здать поэму. Но речь в данном случае идет не о внешней привлека­тельности, а, если так можно выразиться, о «косметике внутрен­ней» – о намерении произвести на зрителей выгодное впечатление. Желание понравиться у разных людей принимает различные формы и влияет на их поведение перед телекамерой. Один много и беспри­чинно улыбается. Другой (или другая) заискивает перед зрителем. Третий якобы взволнован, элементарные вещи он рассказывает при­поднятым тоном, впадая в пафос там, где требуется простая конста­тация фактов. Разновидностей кокетства много. Все не перечислить. Иной упивается собственным красноречием – круглые фразы, ино­странные, малопонятные термины, велеречивость. Смысла доискаться нелегко. Да его, как правило, и нет. Главное, чтобы гладко журча­ли привычные или непривычные словосочетания, идущие мимо со­знания, создавалась видимость глубокомыслия и наукообразия.