Неподвижность

Тишина накрыла, словно ватным одеялом, и под ее защитой даже холод казался не таким пронзительным. Обои сменили цвет, стены раздвинулись и потолок поднялся, сравнявшись высотою с березой. Тихий свет вливался в окно, лаская лицо и плечи. За окном чинно и неподвижно сидели голуби в ожидании подачки. Мила поставила на подоконник теплую кружку и помедлила, зажав крошки в горсти. Голуби безмолвно следили за ней оранжевыми глазами.

Затишье… покой. То, чего ей так не хватало.

«…Гармония подобная живет
В бессмертных душах; но пока она
Земною, грязной оболочкой праха
Прикрыта грубо, мы ее не слышим».

Мила нахмурилась, но тихий шепот развеялся, едва коснувшись ее уха.

Она вздохнула. Когда это кончится, она, наконец, заживет своей жизнью. Какой угодно, но своей — той, в которой только ей будет дано решать за себя. Первый шаг сделан, и пусть это нелегко, она справится со всем сама.

— Так и будет! — Мила решительно вскинула подбородок и бросила крошки голубям.

Карниз затрясся от мгновенной вспыхнувшей суеты, голуби зашумели, отталкивая друг друга, в пылу борьбы заплевывая оконное стекло. Мила досадливо поморщилась. Внезапный переход от смирного ожидания к яростной схватке — из-за несколько сухих крошек! — вызывал в ней прилив бесшабашного веселья, смешанного с глухим раздражением.

— А ну, прочь! Пошли прочь! — Она замахнулась, отгоняя всю стаю. — Вон отсюда, помоечники!

Они сорвались все разом, заполошно хлопая крыльями — все, кроме одного. Этот еще кружился по карнизу и топал, победно раздувая зоб. Между перьев на его груди виднелись какие-то мягкие белесые полосы. Мила пригляделась и отскочила, зажав рот ладонью — с голубя, будто уродливая бахрома, свисали черви.

Сглатывая подступивший к горлу ком, Мила отступала до тех пор, пока перед ней не захлопнулась входная дверь. Ноги сами понесли на улицу, и, только добежав до проспекта, она остановилась в отчаянной растерянности. Что теперь делать? Куда идти?

В сером воздухе повисла неподвижная пленка дождя. Автомобили с мокрыми боками прорывали ее, словно акулья стая, плотоядно сверкали огнями фар, оглушали надменным ревом. Что делать?.. Куда идти?..

Светофор насмешливо подмигнул Миле в лицо.

— Деточка, помоги.

Эта старуха была похожа на ком бурой ветоши. Пальто в неопрятных клочках, — Мила заморгала, отгоняя воспоминание об изъеденной паразитами птице, — побитый молью воротник, платок, темный от влаги, и между ними — крохотное личико, собранное из одних морщин.

— Помоги, деточка, дорогу перейти… — Старуха тянула дрожащую желтую лапку, будто выпрашивала милостыню. С тоскливой обреченностью Мила вернулась к переходу.

Черный асфальт дрожал и бился под ногами, словно покрытая рябью река. Затертые светлые полосы расплывались, как лунная дорожка.

— Спасибо, спасибо, милая, храни тебя господь, — бормотала старуха, семеня рядом с Милой. — А ты чего ж раздетая-то совсем? Замерзла вон как. И голова-то мокрая… На, хоть платок мой возьми.

— Ничего не нужно. — Неверными пальцами Мила отцепила от себя сморщенную ручку. — До свиданья.

— До свиданья, милая, до свиданья. Бог даст, свидимся.

— Да, — сказала Мила то ли ей, то ли самой себе. — Нет.

В кафе приятно пахло свежесваренным кофе и корицей. Но откуда-то незримо просачивался холодный душок дезинфекции — в углу, где присела Мила, это чувствовалось даже сильнее. Она никак не могла взять в толк, чудится ей это или нет? В самом деле, какая хлорка здесь, среди гладких настенных панелей светлого дерева и так уютно скрипящего паркета? Среди тяжелых темных лакированных столов и таких же скамеек, а еще — плетеных стульев и растений с жесткими листьями и гроздьями крошечных цветов, похожих на звезды? Среди блестящих сахарниц, чистых салфеток, меню в кожаных папках? Среди быстрых улыбчивых официанток и разнеженных посетителей? И все же Мила готова была поклясться…

— Хотите кофе?

— Что, простите? — Она растерянно глянула на севшего напротив мужчину. — Это вы мне?

Он кивнул.

— Вам нужно выпить горячего. Вы вся промокли и дрожите.

— Спасибо, я как-нибудь сама! — Мила решительно отгородилась от него раскрытым меню. Словно они были знакомы всю жизнь, мужчина снял пальто и набросил ей на плечи.

— Что вы делаете, не надо, — Миле стало неловко.

— Надо, надо. Смотрите, у вас уже губы синие и руки тоже.

Он снял очки и посмотрел на нее сверху вниз. Его лицо было бледным, будто вылинявшим, а взгляд — то ли больной, то ли смертельно уставший. Но где-то в глубине зрачков подспудно тлело невысказанное, отчего Милу вдруг бросило в жар.

— Спасибо, — чуть слышно выдавила она.

— Пожалуйста. — Мужчина по-хозяйски придвинул к себе кожаную папку. — Так что, будете кофе? Или, может, горячего супа?

— Нет, ничего.

Он подозвал официантку и сделал заказ на двоих. Мила не знала, смеяться ей или злиться.

— Вы вообще слышите? — Она с досадой стукнула по столу сахарницей. — Я же сказала, что ничего не буду!