Непогребенные

Впрочем, занятие нашлось. Целый месяц старый академик перевозил трупы товарищей на склад. Там было множество стальных контейнеров: вполне герметичных, подходящих по размеру. Из них получились отличные гробы. Справедливости ради стоит отметить, что последний обитатель Академлага желал не только достойно похоронить своих братьев. Он еще и не хотел дышать запахом разложения.

Сделав еще пару остановок, Аркадий Семенович добрался до склада. Стальная дверь, ходившая на колесиках по направляющим, поддалась только с третьей попытки. Зловещий сигнал. Раньше ученый открывал ее одним движением руки. Стало быть, долго он не протянет. Впрочем, и дел осталось немного.

При свете единственной, пока не перегоревшей лампочки Аркадий Семенович осмотрел ряды «гробов», между которыми громоздились кучи всевозможного научного утиля.

Старик подкатил тачку к ближайшему контейнеру. Кряхтя от натуги, перевернул его. На пол посыпались картонные коробки. Буквенно-числовые обозначения на квадратных бирках были понятны только посвященным. Когда-то в них разбирался и Аркадий Семенович. Теперь все забыл.

Небольшая передышка, которую планировал старик, затянулась. Он присел на край тачки и… уснул.

Разбудило его мигание лампочки. Паузы между вспышками света становились все длиннее. Генератор скоро сдохнет. Надо спешить.

Аркадий Семенович оторвал свою голову от живота мертвеца, на котором так уютно пристроился. На то, чтобы уложить капитана в контейнер, ушло не меньше пятнадцати минут. Старик провел ладонью по лицу эмгэбэшника, закрывая ему глаза.

— Покойся с миром, капитан…

Захлопнув крышку, Аркадий Семенович старательно закрыл пружинные замки. Вроде бы все. Стоп. Цветок. Не раскисать. Похороны должны быть похоронами, а традиция — традицией.

Цветки он делал из плакатов. Чего-чего, а наглядной агитации здесь всегда хватало. Вот и сейчас старик легко нашел на полу обрывок грязного листа с нижней частью лица Лаврентия Палыча, окаймленной кумачом. Аркадий Семенович оторвал от плаката узкую ленту, на которой было побольше красного. Соорудил подобие бутона и скрепил найденным в кармане куском медной проволоки. Получилась довольно приличная гвоздика. Добавив к бутону бумажный стебель, Аркадий Семенович полюбовался работой и положил на контейнер. Теперь точно все.

Возвращаться или остаться здесь? Принципиального значения это не имело. Академик решил остаться. Свет мог погаснуть в любой момент, а тыкаться в темноте по залу не хотелось. В конце концов, какая разница? Из картонных коробок можно соорудить кровать и полежать в ожидании смерти.

Аркадий Семенович наклонился. Приподнял один ящик и тут же уронил. Ящик открылся. Старик увидел половину прямоугольного конверта. Вот так номер! Пластинка. Старая добрая граммофонная пластинка. Семьдесят восемь оборотов. Неужели… Аркадий Семенович сел. Затаив дыхание, потянулся к ящику. Раз есть пластинка, должен быть патефон. Это — аксиома. Бог — большой шутник, но он не станет издеваться над несчастным стариком так жестоко.

Патефон в ящике был. Плоский чемоданчик с пластмассовой ручкой. Вот так подарок! Академик развернул сверток промасленной бумаги. Заводная рукоятка. Вставить, завести. Опустить звукосниматель на пластинку. Он так давно не слышал музыку. Целую вечность…

И тут свет погас окончательно. Склад погрузился во тьму. Ах, чтоб тебя! Неужели придется тащиться к генератору? Где-то с полведра солярки еще оставалось. Только вряд ли он до него доберется. Ничего, мы еще побарахтаемся! Где наша ни пропадала. И Аркадий Семенович решил действовать на ощупь.

Один раз он был на грани отчаяния — уронил рукоятку и думал, что никогда ее найдет. Обошлось. Пластинка была установлена, пружинный двигатель заведен. Старик опустил звукосниматель. Раздалось характерное шипение и потрескивание. Вот будет смеху, если вместо музыки он услышит речь Сталина! Ну же! Давай, родимый!

Патефон внял мольбам Аркадия Семеновича. Над кладбищем Академлага полились звуки танго. Закончилось вступление и мужской баритон запел о неразделенной любви.

Я бы так хотел любить,
Я бы так хотел страдать,
Все муки пережить,
Мечтать, молить, рыдать.

Старинной песни звуки
Мне в душу проникают,
Я поверить им хочу,
Они твердят «люблю»…[1]

Как звали певца? Ах, да. Петр Лещенко. Аркадий Семенович почувствовал на щеках что-то горячее и влажное. Слезы. А он думал, что разучился плакать.

Музыка продолжала звучать. Последний узник Академлага устроился прямо на полу, подложив под голову картонный ящик из-под патефона. Теперь у него было все, чтобы умереть счастливым…

Часть 1 БЕЗ ПРАВА НА ПОМИЛОВАНИЕ

Глава 1 ТЕМНАЯ ПОЛОВИНА