Непохожие поэты. Трагедии и судьбы большевистской эпохи: Анатолий Мариенгоф. Борис Корнилов. Владимир Луговской

И ты такая же,
И ты.
Боюсь подумать
И сказать.
Какие чистые черты!
Какие ясные глаза!
Как чёрный узел развязать?
Я не сумею,
Не смогу,
И эти губы тоже лгут,
И эти тоже лгут глаза.
Уж ты поведай мне,
Открой.
Большое ль счастье принесло
Тобой содеянное зло,
Боль, причинённая тобой?

Вроде бы не имеет прямой автобиографической отсылки стихотворение «Внезапный ужас буржуа», но и оно о том же:

Хожу полжизни с этой дамой под руку,
И даже сплю я с этой дамой рядом,
И ссорюсь, и мирюсь, и вместе утоляю голод,
Имею сына от неё, кончающего школу,
И дочь с развратными глазами, —
Но ничего не знаю в этой даме.

У него ещё десятки таких строк.

И не осталось слёз,
Чтобы заплакать,
И крика,
Чтобы закричать, —
Спасительна молчания печать, —
А мы всё говорим и говорим.

Следующее:

Ты мучаешь меня невероятно,
Ты для меня, как кошка, непонятна.

Ещё:

Что — лучше знать или не знать,
Жить утешительным обманом,
Считать: какая белизна!
Где проклято и окаянно.

И, наконец, совсем откровенное, и в этой откровенности почти беспомощное:

Живу то ненавидя,
То любя,
То полон веры,
То сомненья, —
Мне кажется, что ты моё творенье,
Мне кажется, я выдумал тебя.
…………………………
Ну чем, ну чем ты так горда:
Ногами длинными?
И пальцами худыми?
Что голова, как в сером дыме?
И круглыми глазами цвета льда?
А падать, жертвовать, страдать тебе дано?
Дай за соломинку схватиться, утопая.
Как стало вкруг тебя темно,
Когда прозрела страсть слепая.

Такие штуки, кажется, только непереносимо для себя и невыносимо для других влюблённый человек может выкидывать.

И обманутый, впавший в истерику и муку, муж.

Яростные отношения Мариенгофа и Никритиной были разломаны пополам самым страшным событием, что может случиться в жизни любящих людей.

Их сын Кирка, Кирилл, был парень удивительный, с ясной головой, о чём говорят его дневники, замечательно красивый, спортивный — сохранились фотографии, передающие, насколько он был полон очарования.

Кирку должен был крестить Есенин — но не сложилось.

Странным образом Кирилл чем-то неуловимо похож на поэта и самоубийцу Бориса Рыжего — не столько даже чертами лица, сколько каким-то общим ощущением.

Мариенгоф пишет в воспоминаниях:

«Я считал, что отец должен являться высоким и непререкаемым авторитетом для своего сына. А для этого отец обязан лучше сына играть в шахматы, в теннис, в волейбол <…>

А случилось так: уже в шестнадцать лет Кирка лучше меня играл в шахматы, лучше в теннис. Он был первой ракеткой “по юношам” ленинградского “Динамо”. Лучше плавал и прочёл уйму стоящих книг. Хорошо говорил по-французски, по-немецки и читал со своей англичанкой “Таймс”…»

Однажды Мариенгоф и Никритина пошли ночью прогуляться — до Невского. А потом ещё квартальчик. Такие ночные прогулки тоже, как мы знаем, совершают чаще всего романтично любящие друг друга люди.

Когда вернулись, обнаружили, что их сын — повесился.

Ему шёл семнадцатый год.

Задолго до этого Клюев в письме Есенину писал: «Молюсь твоему лику невещественному <…> тебя потерять — отдать Мариенгофу, как сноп васильковый, милый, страшно <…> За твоё доброе слово я готов пощадить даже Мариенгофа, он дождётся несчастия».

Клюев был ведун.

Мариенгоф дождался.

Причины смерти Кирилла Мариенгофа до настоящего времени не установлены.

Всю оставшуюся жизнь его отец задавался вопросом: зачем сын сделал это?

Он был очень амбициозный и чувствительный парень, об этом пишет Мариенгоф.

Ещё Кирка отлично понимал, какое мрачное время на дворе: Мариенгоф вспоминает и про это обстоятельство.

У Кирки была девушка, и, кажется, они с ней поссорились: перед самоубийством пацан позвонил ей по телефону и сказал, что собирается сделать.

Были ещё какие-то причины…

Только об одном обстоятельстве Анатолий Мариенгоф не говорит ничего — может быть, забыл в 1960 году, когда перечитывал и правил свою итоговую книгу «Мой век…».