Непохожие поэты. Трагедии и судьбы большевистской эпохи: Анатолий Мариенгоф. Борис Корнилов. Владимир Луговской

Наверное… нет. Все в литературных кругах знают, за какие стихи Осип угодил под удар — ну, и не стоило с такими вещами шутить. Пашка Васильев тоже шутит — и уже дошутился однажды до ареста.

Корнилов ничего подобного себе до сих пор старался не позволять.

Если принял власть и воспринял её как свою — относись к ней с должным чувством. Спину не гни, но и не плюй под ноги — сам первым и наступишь.

Задачи и запросы советской власти были гигантские, и одной песней — даже такой, как «Песня о встречном», — отделаться было нельзя. Но Корнилов и не собирался — он настроился взять все возможные высоты.

Много тогда говорилось о том, что нужен свой поэтический эпос, свой, на советском материале, «Евгений Онегин» и своя «Полтава» тоже.

И чем мы не Пушкин?

Корнилов уже несколько раз принимался за крупный жанр — была драматическая поэма «Соль», сочинённая по мотивам рассказа Исаака Бабеля, была большая вещь «Тезисы романа», вполне себе крепкая, но словно ещё подступы к теме обозначающая, была попытка написать — так и не доделанного — «Агента уголовного розыска».

На большую, настоящую поэму недоставало темы, сюжета — и сюжет однажды нашёлся.

Ему попалась на глаза повесть В. В. Руднева «Трипольская трагедия», изданная в Харькове в 1925 году. Речь там шла о гибели в 1919-м отряда комсомольцев, воевавших в составе Первого резервного коммунистического полка против деникинского атамана Зелёного.

Комсомольцы выбили Зелёного из села Триполье, но командир отряда комсомольцев — военспец «из бывших» — по какой-то причине изменил (этот момент Корнилов в поэме опустит). Зелёный контратаковал и выбил комсомольцев — их прижали к реке и перебили — только шестеро спаслись, переплыв Днепр.

Комсомольцев возглавляли М. Шейнин и М. Ротманский.

То, что история, послужившая основой для поэмы, уже была описана в повести, — Корнилова не смущало: в те времена одни и те же сюжеты кочевали, бывало, из одной стихотворной вещи в другую: скажем, историю о расстреле двадцати шести бакинских комиссаров последовательно описывали и Есенин, и Маяковский, и Асеев.

Ещё в июльском номере «Нового мира» за 1933 год Иннокентий Оксёнов сетовал по поводу строк Корнилова: «Я пока ещё сентиментален / оптимистам липовым назло», — выговаривая: «Для сокрушения… “липовых оптимистов” существуют другие, более верные средства, например, философски продуманный, выношенный оптимизм…»

К финалу года Корнилов отлично ответит критике.

«Триполье» — это сильнейшие картины кулацкой Украйны — тут память о распиленных пилой, а потом объеденных волками семёновских комсомольцах была нелишней. Вот он — бог кулацкий, зажиточный мужик, зверюга матёрый.

Бог сидел на скамейке,
чинно с блюдечка чай пил…
Брови бога сияли
злыми крыльями чайки.
Двигал в сторону хмурой
бородою из пакли,

руки бога пропахли
рыбьей скользкою шкурой.
Хрупал сахар вприкуску,
и в поту,
и в жару,
ел гусиную гузку
золотую,
в жиру.

Корнилов красочен, сила прёт из стиха — соразмерная той ярой бандитской силе, что он описывает:

Все к Зелёному с поклоном,

почесть робкая низка…
Адъютанты за Зелёным
ходят в шёлковых носках.
Сам Зелёный пышен, ярок,
выпивает не спеша
до обеда десять чарок,
за обедом два ковша.

Вся правда тут — золотое, в жиру, как гусиная гузка.

Отличные картины боя, и следом — пленение, допрос и убийство комсомольских вожаков.

Мы ещё не забыли
пороха запах,

мы ещё разбираемся
в наших врагах,
чтобы снова Триполье
не встало на лапах,
на звериных,
лохматых,
медвежьих ногах.

Художник Валентин Курдов запомнил и рассказал про первое чтение поэмы в ленинградской редакции «Молодой гвардии»:

«В кабинете, куда я вошёл, было много народа, и я увидел самого поэта, которого хорошо знал и стихи которого любил. Он стоял посреди комнаты, небольшого роста паренёк в потёртой кожаной куртке и русских сапогах. Из-под распахнутой кожанки виднелась вышитая косоворотка, подпоясанная тоненьким ремешком. В его округлом лице, в глазах с зависшими веками угадывалось что-то татарское.

Читал Корнилов красивым грудным голосом, по-особенному резко оканчивая строку. Его манера чтения была не похожа на характерную певучесть имажинистов или на рубленную чеканность стихов “лесенкой” Маяковского. Широко размахивая рукой, Корнилов раскачивался всем телом, усиливая смысл и ритм стиха.

Большая поэма “Триполье” была прочитана им горячо, на одном дыхании.