Непохожие

Нелли дрожит. Это совершенно невыносимо. Я не хотел её обидеть. Я вообще не знаю, чего хочу! Никогда ещё я не чувствовал себя настолько сбитым с толку.

— Да постой же!

— Уйди!

— Нет, постой… Я дурак. Ляпнул глупость.

— З-зачем? Х-хотел п-посмотреть на мою р-реакцию? И как? Нравится?

Нет. Мне совсем не нравятся слёзы в её глазах. В глотке пересыхает. Я идиот. Недоверчивый идиот. Правду говорят, что обжёгшись на молоке, на воду дуешь.

— Нет. Не нравится. Ну, всё, всё. Извини.

— Мне совершенно не по душе такое отношение, Андрей.

— Мне тоже, — быстро соглашаюсь я.

— Я заслуживаю гораздо большего.

Заслуживает. Я просто… Мне просто нужно смириться с этой мыслью. Уложить её в своей голове. Понять, насколько я сам готов… к большему. Мелькает мысль предложить Нелли пожить с нами, пока в квартире ремонт. Но я торможу себя, потому как сигать из огня да в полымя тоже не вариант. Мы взрослые люди. От наших поступков многое зависит. В конце концов, у меня дочь. А значит, в принятии решений я должен учитывать и её интересы. Даже если Нелли дрожит. И я готов ей предложить всё на свете, согласиться на что угодно, лишь бы утешить. Может, это те самые эмоции, которых я от неё ждал?

— Слушай, а давай возьмём паузу?

— В каком смысле?

— Уедем куда-нибудь за город. К морю… У меня домик-развалюха на берегу залива… От деда остался.

— От академика?

— Угу.

— Расскажешь о нём? О детстве. Ты очень мало мне про себя рассказываешь.

— У нас просто всегда находилось занятие поинтереснее, — пытаюсь свести всё к шутке, но Нелли не улыбается. И я тоже становлюсь серьёзнее. — А тебе что, интересно? — отстраняюсь, Нелли откидывается в моих руках и поднимает лицо — я-то повыше.

— Да. Мне про тебя всё интересно.

— Дед у меня был мужик что надо. Историк с мировым именем. Моим воспитанием занимался он. Мама…

— Да?

— Мама тоже была хорошей.

— Она тебя любила… — Нелли ведет ногтем по моей руке.

— Да. Только отца она любила больше. —Мне не нравится это вспоминать. Вроде столько лет прошло, а всё равно болезненно. И опять в башке: а на хрена такая любовь вообще нужна?

— Он её обижал? Вас…

— О нет. Что ты. Он, напротив, был как принц из сказки. Только бедовый очень. Сколько матери ни рассказывали о его тёмных делишках, она всё не верила. А потом… А потом он влез в долги. Его на счётчик поставили. В девяностые с этим, знаешь, как было?

— Твой дед продал квартиру.

— Да. Но очень скоро всё повторилось. Платить уже было нечем. Дед отказался продавать единственную жилплощадь, что у нас оставалась.

— Могу его понять. И как всё решилось?

— Да как? В отцовской девятке перерезали тормоза. Мы всей семьёй ехали. Мать с отцом сразу погибли, утонули. Машина в канал упала. А я каким-то чудом выжил.

— Господи боже… Не представляю, как ты это пережил.

— Может, и не пережил. Воды, вон, до сих пор боюсь. Даже на отдыхе не лезу дальше, чем по колено, — я усмехаюсь, чтобы мой рассказ не показался ей уж слишком мелодраматичным. Нелли кивает. Снова поднимает взгляд на меня. В глазах опять стоят слёзы, но на этот раз у них совершенно другая причина. Я закусываю изнутри щёку.

— И не только воды, — мягко замечает она. И то, как тонко она понимает всё, что внутри меня скрыто, всё, что я никому и никогда не показывал… может быть, даже себе — не до конца… это будто под дых меня бьёт. Это чересчур. Я отстраняюсь. Хватаю ртом воздух.

— Так что, идём мыться? Если на дачу ехать, спать осталось всего ничего. А ведь тебе ещё домой надо заехать.

— Зачем? — откашливается Нелли. Может быть, не у одного меня прямо сейчас перехватило дыхание.

— За одеждой, зачем ещё? А потом за продуктами. Слушай, а ты готовить умеешь?

— А ты? — морщит нос Нелли.

— Я мужчина! Мне уметь готовить не обязательно.

— Фу! Тебе кто-нибудь говорил, что ты — сексист?

— Ладно. С меня шашлыки, — иду на попятный, осторожно сгребаю брошенные Нелли серьги и сам вдеваю ей в уши. Руки немного дрожат. Замочки не поддаются. Нелли неуверенно улыбается. Может быть, всё будет хорошо.

Глава 23

Нелли

— Да твою же бабушку! Я ведь просил убраться. Затопить… А тут конь не валялся, — на лице Казака неприкрытая досада, он сбегает по крепенькому крыльцу (явно не так давно отремонтированному) и заглядывает в сарайчик: — Ну хоть дрова есть!

Слушаю его как радио, фоном. Лично у меня всё хорошо. И пусть с залива дует до костей пронизывающий ветер, пусть он бьёт по щекам, превращая морские брызги в острые, впивающиеся в кожу льдинки — даже он не может испортить этот чудесный день, в котором солнце светит. Ну правда, где это видано в наших краях, чтобы солнце — в декабре? Запрокидываю лицо к чистому небу, скулы оглаживает студёной рукой зимы.

— Сейчас позвоню, узнаю, что за фигня…

Участки здесь разбросаны достаточно далеко друг от друга. На километры вокруг — изумительная тишина. Только ветер бушует в кронах вековых елей, и звенят, скованные коркой льда, иголки.

— Да-да, Фёдор Иванович. Уже. Как — в больнице? Почему ничего не сказали? Я бы кого прислал…

— Пойдём в дом, Мишка. Посмотрим, что да как. Ты здесь, наверное, бывала? — улыбаюсь малышке.