Непокорная для шейха (СИ)

Это мне сказал один из стражников, известивших, что я могу погулять в саду. Это благосклонное позволение меня обрадовало, как и тот факт, что я не встретила там никого из высокомерного семейства Аль-Махаби.

Ходила по вымощенным мрамором дорожкам, замирала в тени раскидистых ветвей, ощущая на коже водяную пыль красивых фонтанов. Этот дворец и его сады действительно напоминали сказку. Но я уже знала, какие фантастические твари в этом Эдеме обитают.

Вот вдалеке показалась белая кандура Давуда и оливковая абайя Юли. Они о чем-то беседовали. Впереди вприпрыжку бежал темноволосый мальчик с айпадом в руках. Я отступила в тень пальмы, чтобы никто из них не потревожил мой покой.

Зря охрана дворца пыталась мягко намекнуть, что мне пора домой. Я их не слушала. Лишь потребовала принести корм для рыбок, снующих в огромном водоеме. Золотые рыбки смешно открывали рот и глотали оранжевые гранулы.

Я не спешила в заточение своих покоев. То и дело прислушивалась, не раздастся ли голос Висама, его шаги. И думала над дальнейшей стратегией своего поведения. Похоже, нужно, говоря языком арабской поэзии, вложить клинок обратно в ножны. Попытаться поговорить без истерик — как с равным. Как с партнером, каким он, по сути, и оставался.

Рыбка выпрыгнула из воды и забилась, упав на мраморный борт водоема. Я подхватила ее ладонями и выпустила в воду.

Юля сказала, никях меня освободит, и Висам увезет прочь из дворца. Здесь давили на плечи стены, и даже чужое небо. Враждебность как будто лилась изо всех закоулков шикарного имения, окутывала ядовитым паром, заставляя сердце зашиваться от паники. И я решила, что, пожалуй, не стоит отодвигать момент своего освобождения. Даже если Висам меня не отпустит, я буду дышать свободнее вдали от эмира и его стервы-жены. Опасность, как подсказывало мне сердце, шла не от Висама. Опасность сквозила в каждом взгляде и жесте главы семьи Аль-Махаби.

Никях не станет для меня оковами. Я вольна развестись и даже оспорить брак. А если взять толкового адвоката, не исключено, что и отсудить часть имущества Висама. Но последнее я не стала бы делать ни при каких обстоятельствах. У меня был свой кодекс чести.

Висам. Я даже произнесла его имя вслух. Задрожавшие колени и выброс адреналина, похожего на сладкий яд, списала на виски. Кого я обманывала? Меня влекло все так же. Стокгольмский синдром набирал обороты. А может, мое сердце уже сейчас понимало, что Юля говорила от души, а не с целью мягко сломить мою оборону.

Так или иначе, у меня появилось острое желание уткнуться лбом в плечо Висама. И прочто молчать. Услышать в его биении сердца те самые ноты, которыми и говорит истинная любовь. А заодно почувствовать, что я под защитой. Никто не причинит мне в этом дворце вреда, пока мой мужчина рядом.

Эти мысли напугали. Я назвала Висама «мой мужчина»? Я точно начала сходить с ума.

К обильному ужину я едва притронулась. Думала, Юля зайдет попрощаться и покажет сына, но она не пришла. Висам тоже не появился, хоть я помимо воли вслушивалась в каждый звук и шорох. Желание найти покой в его объятиях — лишенных сексуального подтекста, почти отеческих — стало непреодолимым.

Засыпала тяжело. Все никак не могла погрузиться в сон, как будто тревога выбрала самое оптимальное время бить по нервам. Но постепенно позволила царству Морфея накрыть с головой.

Была глубокая полночь, когда я резко села на постели. То ли шорох, то ли что- то еще нарушило мой сон. Я потерла глаза, надеясь, что увижу рядом Висама. Но кровать была пуста.

Мне хотелось спать, и я почти опустила голову на подушку, но что-то помешало это сделать. Я явно проснулась не просто так. Скорее всего, кто-то нарушил мой покой.

В комнате было темно. Но что-то прервало тишину. Я так и не смогла понять, что это. Больше напоминало предчувствие. Сон слетел, и я ступила на мягкий ковер. Если вернулся Висам, скорее всего он в душе. Бесшумно ступая, подошла к ванной комнате. Но свет не горел, вода не лилась.

Мне бы лечь в постель, но словно неведомая сила понесла на лоджию. Такую же пустую, как и моя комната. Чужая луна заливала белой платиной сад, ночной ветер принес аромат песка и моря. Я не рсикнула выходить на балкон в одной ночной рубашке, зная нравы дворца, уже почти пошла к постели… как справа донесся тихий, нарастающий по мере времени гул голосов.

Женский явно дрожал от гнева, а вот мужской… хотела бы я забыть эту вечную мерзлоту в голосе эмира, но не могла.

Любопытство губит кошку? Говорят, утоленное — дарит ей десятую жизнь. Я подняла голову. Голоса доносились через ажурную решетку почти под потолком. И, не долго думая, я подтянула к стене пуф, на который взобралась.

При свете светодиодных бра было сложно не узнать говоривших.

— Ты забываешься, женщина! — с яростью говорил эмир Аль-Махаби в лицо Юле, которая совсем не робела в обществе разозленного мужчины. — Одно мое слово, и ты никогда не увидишь Малека! Я долго терпел твой дерзкий нрав!