Непокорная жена

– У меня… кружится голова. – И действительно, казалось, земля опасно качнулась у нее под ногами.

– Вот как? – медленно произнес он. – Я рад. Я и хотел зацеловать тебя до потери сознания.

Ухватившись за его предплечья, Элинор сделала шаг назад, часто моргая.

– Я действительно испытываю… какую-то слабость.

Его темные брови сошлись на переносице.

– Тогда присядь сюда. – Он подвел ее к шезлонгу. – Может быть, выпьешь вина? Я принес немного. Боюсь, это не самое лучшее из виноградных вин, однако оно может подействовать благотворно.

Элинор кивнула и откинулась на бархатные подушки.

– Только глоток, не более.

Фредерик налил немного темно-красного вина в бокал и протянул его Элинор, а потом встал перед ней, положив свои теплые, руки ей на плечи. Она сделала большой глоток и содрогнулась, когда вино обожгло ее внутренности. По всему ее телу тотчас разлилось тепло.

– Теперь лучше, дорогая? – спросил Фредерик, наклоняясь к ее уху.

Элинор кивнула:

– Да, немного лучше. Я не знаю, что со мной.

– А мне кажется, я знаю, – сказал он, усмехнувшись. – Но я не хотел напугать тебя. – Он взял у нее бокал и поставил его на столик, затем поднял ее на руки так легко, словно она ничего не весила. – Позволь, я подержу тебя некоторое время. – Он сел верхом на шезлонг и поместил Элинор между своих ног, так что она прижималась спиной к его груди.

Он обнял ее и поцеловал в макушку. Элинор вздохнула. Она никогда прежде не чувствовала себя так уютно, как в данный момент. Боже, как приятно ощущать себя в его объятиях, когда пламя в камине освещает комнату мягким оранжевым светом, вино согревает внутренности, а кожа испытывает приятное покалывание от его поцелуев.

– Так очень хорошо, – сказала она, вздохнув, и прижалась затылком к его груди. Она уже не могла считать это неприличным в данный момент. Слишком поздно.

– Да, хорошо, – согласился Фредерик, упершись подбородком в ее темечко. – Представляешь, какую невероятную сдержанность я должен проявлять сейчас, чтобы не овладеть тобой сию же минуту? Лучше говори о чем-нибудь другом, пока я не передумал и не набросился на тебя.

– Ладно. О чем же мы будем говорить?

– Может быть, о Джордже Уитби? – предложил он с озорным оттенком в голосе.

Элинор не могла удержаться от улыбки:

– Ну уж конечно, не о Джордже Уитби.

– Ты хочешь лишить меня такого удовольствия? Хорошо. Тогда, может быть, о погоде?

– Ты мог бы придумать что-нибудь получше, Фредерик.

– Что, если о музыке? – спросил он, касаясь ее руки и соединяя их пальцы. Контраст был разительным: ее рука была бледной, а его – покрыта бронзовым загаром. К тому же ее рука была весьма изящной и казалась крошечной в его большой ладони. Его захват был сильным, по-мужски уверенным и надежным.

– Можешь начать с названия пьесы, которую исполняла сегодня вечером, – подсказал он, оторвав Элинор от ее размышлений.

Она улыбнулась:

– Это Бетховен, Лунная соната. Он посвятил ее своей ученице. Многие считают, что он был влюблен в нее.

– Прослушав это произведение, я готов согласиться с этим. Кстати, я не знал, что ты такая великолепная пианистка.

– Ты вообще мало знаешь обо мне, Фредерик. Во всяком случае, я не всегда играю так вдохновенно. Но эта соната моя любимая.

– Скажи, а какие еще твои секреты мне предстоит узнать? Может быть, ты еще и художница? Или поэтесса?

Ее щеки слегка порозовели, когда она вспомнила о своих неуклюжих попытках писать стихи.

– Это ты до сих пор остаешься для меня загадкой. Ты говорил, что репутация не всегда отражает истинную сущность мужчины. Так расскажи мне, каков на самом деле Фредерик Стоунем?

– Хорошо. Дай немного подумать. Хм-м… Я переписываюсь со своей бабушкой, как ты могла убедиться сегодня вечером. Она очень хорошая женщина, и я не представляю, как смог бы выжить в юные годы без нее. Что еще? Ты уже знаешь о моем пристрастии к ирландской поэзии. Думаю, до тебя никто не догадывался об этом. Что еще ты хотела бы знать обо мне?

– Расскажи о своем отце. Меня всегда удивляло, почему барон Уортингтон живет в своем скромном поместье в Эссексе, тогда как его основные владения находятся в Оксфорде:

Она почувствовала, как Фредерик напрягся.

– Мне не хочется говорить об отце, – сказал он жестким тоном.

– Я тоже не хотела рассказывать о своей матери вчера на утесе. Но раз ты спросил, я ответила со всей прямотой, хотя мне было стыдно говорить о ее образе жизни. Однако я не жалею, что откровенно рассказала тебе о ней. И если мы друзья, ты тоже должен быть откровенен со мной. Грехи твоего отца не могут быть хуже грехов моей матери, не так ли?

– Согласен. Поскольку ты использовала такие убедительные аргументы, я не могу отказать в твоей просьбе. После смерти моей матери отец предпочел не возвращаться в свое поместье в Оксфорде. Он заявил, что с этим местом связано слишком много неприятных воспоминаний.

– Давно умерла твоя мать? Я не помню, что когда-либо видела ее.

– Она умерла в тот день, когда я родился, – ответил Фредерик мрачным голосом. – У нее были очень тяжелые роды.

– Я не знала этого. Извини.