Везде, везде слышались отзвуки войны. Кузнецы, не покладая рук, работали в кузнице от рассвета до заката, в крепости плотники мастерили деревянные щиты, которые предназначались для лучников. Мужчины кричали, когда собирались уезжать. Их лошади были украшены темно-фиолетовыми сбруями и попонами. Это были цвета войны.
Каждый день поступали сведения о том, что сопротивление английскому господству все нарастало. Валлийцы негодовали и выступали против проявления власти и могущества со стороны Эдуарда на их границе. Ни одного дня не проходило без заварух и стычек.
Однажды вечером Шана услышала от Торна и Джеффри, что Левеллин воспротивился их браку, объявив его оскорблением, нанесенным Уэльсу, и использовал это в качестве оправдания насилию.
Набеги Дракона на англичан стали более дерзкими и жестокими.
Прошлым вечером сэр Квентин, хромая, вошел в зал. Шана напряженно сидела рядом с Торном, когда заметила раненного рыцаря. Один рукав его туники был разорван почти до плеча, рука, обвязанная пропитавшейся кровью повязкой, висела как плеть. Лицо было перепачкано грязью, на виске виднелась глубокая царапина и кровоподтек.
Торн ругаясь вскочил на ноги.
– Черт! Это все дело рук Дракона?
Сэр Квентин устало кивнул головой.
– Ну и ловок! Надо отдать ему должное.
Лицо Торна стало напряженным.
– Ему свойственно нападать то тут, то там, неожиданно появляться и исчезать.
Сэр Квентин перенес вес своего тела на другую ногу, морщась от боли.
– Было поздно возвращаться в Лэнгли прошлой ночью, милорд, и потому мы разбили лагерь. Отсюда до этого места полдня пути. Не успели мы спешиться, как Дракон послал своих людей. Они выскочили из-за холмов, а его мы видели издалека, в ослепительно алой мантии. С самого начала битвы стало ясно, что он ее выиграет, так как большинство моих людей были безоружны и не готовы к такому повороту событий.
Вечером группа людей с угрюмыми лицами хоронила дюжину воинов за пределами замка. Шана наблюдала за процессией с болью, а в голове звучал только один вопрос: разве смерть – это победа? Девушке не доставляли радости потери английских солдат. Некоторые из них были очень молодыми, чуть старше Вилла. Но, несмотря на печаль, переполнявшую ее до краев, внутренний голос яростно бранил принцессу. Он внушал, что, сочувствуя англичанам, она предает свой народ. Сердце сжималось. Особенно, при мысли об отце.
На протяжении всего следующего месяца Торн часто покидал замок. И когда он изредка появлялся в Лэнгли, то не говорил с Шаной о битвах, которые случались во время его походов. Принцесса не делала вид, что не понимает причину. Она знала, что он не доверяет ей. «Нет, – с горечью говорила она себе, – он даже не пытается скрывать свою подозрительность к ней». Она видела ее в каждом взгляде, каждый раз, когда он смотрел на нее, если она проходила мимо него и его людей.
По мере того, как нарастал конфликт между странами, и у девушки в душе увеличивалась ярость. Как бы она ни старалась отрицать это, ей пришло в голову, что Торн не предъявлял супружеских прав с того самого момента, как убежали пленники. Нет, он не прикасался к ней ни по долгу, ни по страсти. И хотя его вещи находились в их комнате в башне, он спал где-то еще.
Шана уверяла себя, что от этого ей только легче, но все же глубоко в душе она испытывала беспокойство, которое болезненно отзывалось ночью. Девушка не могла скрыть испуг, когда граф находился поблизости. Она стала узнавать его по шагам, ощущала приятный запах мыла, которым он пользовался, замечала, как он твердо сжимал рот, когда был недоволен, а с ней он был недоволен всегда.
Скука стала постоянной спутницей Шаны. Принцессе нелегко было чувствовать себя отверженной. Она находила утешение только в драгоценных минутах общения с Виллом. Они проводили большую часть времени в саду за кухней, где она обучала его чтению и письму. Ее метод был элементарным, так как не было ни бумаги, ни пера, но Вилл оказался способным учеником и все схватывал очень быстро.
Шана с нетерпением ждала этих уроков, потому что во время занятий она переставала беспокоиться о графе, думать о войне или о чем-то еще.
Сад был тихим и уединенным, настоящим раем. Рядами росли крупные и крепкие овощи вперемежку с буйно цветущими темно-лиловыми фиалками, изящными кремовыми розами и лилиями, похожими на солнце.
– Меньше всего я ожидал найти вас здесь, миледи, – услышала она суховатый мужской голос.
Шана и Вилл, склонившиеся над землей, взглянули почти виновато. Мальчик стал усердно стирать буквы, которые она начертила. Обаятельно улыбаясь, сзади стоял сэр Джеффри. На солнце его светлые волосы отливали золотом.
Девушка покраснела, представив, какое зрелище она являла в этот момент. У нее даже вспотели лоб и шея, коса спускалась вдоль спины, наполовину растрепанная, и Шана не сомневалась, что ее щеки были испачканы пылью. Вилл, как ужаленный, вскочил на ноги.
– Я лучше вернусь к сэру Грифину, – пробормотал он.
Рот Джеффри скривился, когда он перевел взгляд с палочки в руках принцессы на буквы, нацарапанные на земле.