Непокорные

Черноволосый и сухощавый мужчина лет тридцати с кавалерийскими усами согнулся за письменным столом в накуренной подвальной комнате. На нем была форма офицера государственной безопасности, на плечах блестели погоны майoра. Сквозь полукруглое зарешеченное оконце под потолком просачивались розоватые лучи восходящего солнца. В левой руке его была зажата изжеванная папироса, в правой химический карандаш. Настольная лампа под зеленым стеклянным абажуром освещала лежавшее перед ним раскрытое дело задержанного врага народа Калошина, схваченного при расклеивании листовок в Ленинграде. Майор потер виски. Коричневые тени залегли под его глазами, голова трещала от похмелья, курева и бессонных ночей на допросах. «Какое совпадение,» подумал он и с ужасом обернулся. Он был один в этом каземате следственной тюрьмы и никто не мог подслушать его мысли. «Выходит, что брат мой Сергей Кравцов живет и действует где — то неподалеку. По агентурным сведения он борец против Советской власти.» Вывод был неприятен и грозил осложнениями вплоть до ареста. «Ничего,» успокоил себя Павел. «Кравцов фамилия нередкая и никто, кроме меня и жены не знает, что у меня есть родственники за границей.» Невольное воспоминание о семье пронзило егo щемящей болью. Четыре года назад они погибли в Таллине под немецкой бомбежкой и Павел никак не мог привыкнуть к их отсутствию и к пустоте в своем жилище. Пьяный разгул, бесконечная череда женщин и жестокость к арестованным не могли смягчить его душу и утолить звериное чувство одиночества. Он превратился в исчадие ада, в грозу обвиненных в сотрудничестве с фашистами и пособничестве врагам, а уж если в его кабинет попадал настоящий немец, румын или венгр, то пощады им ожидать не следовало. Изощренные пытки и побои, бесчеловечные допросы, круглосуточные издевательства становились их Голгофой и прибывали они в лагеря со сломанной психикой и физически покалеченными. Усердие и энергия в раскрываемости «преступлений» прославили Павла среди его коллег, заслужили одобрение начальства, принесли ему повышение в звании, медали и ордена. Однако с Павлом не все было так просто. Когда в 1945–1946 годах через его ведомство стали проходить сотни освобожденных из немецкого плена советских солдат, чтобы, осужденными на 25 лет каторги, оказаться в плену советском, его охватил праведный гнев. «Ктo виноват в этом? Один Сталин?» Этот вопрос застрял в его смятенном сознании уже без того замутненным табаком и водкой. Его пальцы дрожали, сердце колотилось и во рту была сухость неимоверная. «Виноват не только один вождь. Весь его класс коммунистов ответственен за нищету, бесправие и голод в моей стране,» вывел он. «И я один из его помощников,» с горечью он хлопнул себя в грудь. «Дракону надо отсечь голову, я убью Сталина!» Эта идея захватила Павла. «Мне все равно, когда умереть, без жены и сына мне жизни нет; я попробую сразить тирана! Гитлер и Сталин сцепились в схватке за Европу; Гитлер проиграл и погиб, Сталин уцелел и победил. По прежнему мечтает он о мировом господстве и строит заговоры. Он и его клика быстро рассорились со своими союзниками. Если Сталина не будет, может быть его режим переродится во что-то миролюбивое?» Павел поскреб в затылке и закатил глаза в потолок. «Один фюрер давно скопытился, а co второгo все как с гуся вода. Непорядок. Это дело надо поправить. Я убью Сталина!» Озлобление клокотало и бурлило в черной ночи души его, и изливалось через край. Последственные трепетали; весть о сумасшедшем следователе переходила из уст в уста, из камеры в камеру. Павел зверел, стервенел и в припадке ярости невзначай задушил на одном из допросов Никиту Калошина. Непосредственный начальник Павла, комиссар государственной безопасности 2-го ранга Тепловский, с тревогой наблюдавший его горячий и неуемный пыл, посовещался с коллегами и сделал вывод, что Кравцов, хотя и свой в доску, но чекист отработанный и к следовательской работе более непригоден. Его оставили в госбезопасности и перевели в Москву охранять семью члена Президиума Верховного Совета СССР. Казалось, что судьба шла Павлу навстречу. Новые обязанности вынуждали его часто посещать центр столицы.