Непокорный алжирец

— Вы, полковник, хотите и на корабле плыть, и шторма боитесь. Так ничего не выйдет. Если трусите, так оставайтесь на берегу, отойдите от моря подальше. А всего лучше, езжайте в Сахару и продолжайте свои изыскания о несуществующей истории Африки. Право слово! На пыльных полках архива найдётся местечко и для ваших домыслов.

Некрасивое, иссечённое морщинами лицо полковника Франсуа густо покраснело. Ему ещё не проходилось выслушивать таких оскорблений. Он даже смешался и не сразу нашёл, что ответить. Генерал поднялся и, высокомерно глядя на Франсуа, отрезал:

— Всё, полковник. Можете заниматься своими служебными обязанностями.

Франсуа чуть не до крови прикусил губу.

Когда за ним захлопнулась дверь, генерал выругался:

— Подлец! Трус несчастный! И ещё смеет называть себя французом!

Майор Жубер сочувственно улыбнулся генералу, а тот так злобно смотрел на коменданта, словно Жубер, а не Франсуа вывел его из себя.

— Вот что, майор, с сегодняшнего дня установите за полковником наблюдение. Выявите все его связи в гарнизоне, всех знакомых в городе. Из города без моего разрешения не выпускать!

Жубер дотронулся двумя пальцами до козырька и направился к выходу, но в дверях столкнулся с капитаном Жозефом.

— Ваше превосходительство! Мусульмане заполнили площадь. Требуют освобождения доктора Решида, — проговорил запыхавшийся Жозеф.

Сообщение как будто даже обрадовало генерала. Он приказал Жуберу:

— Возьмите солдат и разгоните весь этот сброд! Не разойдутся добром — откройте огонь! Быстро!

Комендант вторично прикоснулся к козырьку и побежал выполнять приказание.

Площадь перед зданием гарнизона была запружена народом. Неслись крики, вздымались вверх сжатые кулаки…

Высокие железные ворота распахнулись. Со двора стремительно выехали три машины с пулемётами, установленными в кузове. В средней машине сидел сам комендант. Он поднялся и оглядел сверху бурлящую, как штормовое море, толпу. Куда ни глянь, чалмы и чадры, на лицах решимость и гнев, но это не остановило майора. Его зычный голос прокатился по широкой площади:

— Кто вас сюда звал?! Разойдитесь! Сейчас же разойдитесь по домам!..

Площадь будто взорвалась.

Посинев от натуги, Жубер закричал:

— Замолчать!.. Даю пять минут!.. Через пять минут буду стрелять!..

Угроза не произвела на людей никакого действия. Напротив, толпа бушевала ещё сильнее.

Откуда-то появился Бен Махмуд. Размахивая руками, во всю силу завопил:

— Люди! Народ! Не создавайте базар, не теряйте голову! Шумом важные дела не решают! Расходитесь спокойно по домам, занимайтесь своими делами. Мы сами — уважаемые люди города — пойдём к его превосходительству господину генералу!

— Предатель! — послышалось из толпы.

— Совести нет!

— Продажная шкура!

Бен Махмуд растерянно оглядывался по сторонам, продолжая свои увещевания. Но оскорбления сыпались всё гуще.

По команде Жубера, солдаты заклацали замками пулемётов, тонкие стволы поползли вниз.

Высокий худой человек в белой чалме, чёрном халате и светозащитных очках протискался сквозь толпу к Джамиле-ханум.

— Мать! Никто, кроме вас, не сможет убедить их разойтись по домам. Скажите им, если не хотите, чтобы пролилась невинная кровь! Пусть идут!

Несколько минут Джамиле-ханум стояла молча, собираясь с силами. Потом подняла голову. Голос её дрожал, но в умных, скорбных глазах слёз не было.

— Матери, отцы, дети мои, — сказала она, — давайте разойдёмся по домам!.. Не будем понапрасну искушать судьбу. От неё не ушёл никто. И мой мальчик… мой Ахмед испытает то, что предписано ему судьбой… Да поможет ему всевышний!.. — И она первая пошла по узкому коридору, образованному расступившимися перед ней людьми.

4

Фатьма-ханум сладко спала под шум дождя и вдруг проснулась, как от толчка, прислушалась. За окном было тихо. С опаской поглядывая на мужа, выводившего носом невообразимые рулады, она нашарила ногой возле кровати шлёпанцы, встала и, стараясь не шуметь, слегка переваливаясь, направилась к двери.

Тишина… Абсолютная тишина! Неужто и прислуга спит? Им-то пора уже вставать. Она хотела спуститься вниз, по вдруг заметила, что дверь комнаты Малике открыта настежь. Сердце её часто забилось. Она вошла в комнату — постель раскрыта, холодная, Малике нигде нет. Куда она могла пойти в такую погоду? Неужели правда сбежала?

Фатьма-ханум стояла подавленная, растерянная, не зная, что предпринять. Вся она как-то вдруг ослабла, ноги не повиновались, кое-как спустилась с лестницы: осмотрела гостиную, столовую — нет нигде! Входная дверь заперта изнутри, а сторож спит, положив голову на подоконник. Она разбудила его.

— Где Малике? Куда ушла?

Сторож растерянно таращил сонные глаза. Не помня себя, в отчаянии Фатьма-ханум закричала:

— Убежала!.. Доченька!.. Убежала!.. Убежала!..

На крик сбежалась прислуга, спустился и сам Абдылхафид, пыхтя, как паровоз. Он был в длинной белой рубахе, ночная стоптанная туфля всё время соскакивала с одной ноги, и он сердито нащупывал её на ступеньках.

— Плачь, дура! Плачь! — закричал он на жену.

Не обращая на него никакого внимания, она горько рыдала:

— О, аллах! Почему я такая несчастная! Доченька моя! Дитя моё! Где ты?