Непонятная история

- Знаешь, в народе говорят, если медведь вдовый, так он еще с лета бабенку себе присматривает, чтоб в берлоге теплее зиму коротать. А как бабенки нынче все крашеные, в пудре-помаде да духами обрызганные, так он ими брезгает, а я, видать, ему в аккурат пришлась. Да и не молодой уже, верно, в годах - морда и загривок седые, по себе, значит, подбирает, охальник.

"Совсем спятила", - сердито подумал Андрей, отодвигаясь.

- А чего тебя в Оглядкино занесло?

- Ну а как же? Бабы говорят, туристы там остановились, в Хмуром бору, - так поговорить с ними хотела, пообщаться, новости узнать, рассказать чего.

- Правильно Леший тебе посоветовал - на печке сиди, а по лесам не шляйся!

- Помоги, Андрюша, не дай бог, припрется ночью, утащит в лес - совсем ведь пропаду. Какая ему из меня сожительница!

Еще до армии - Андрей помнил - побрызгали Синереченские леса с самолета, чтоб извести какого-то вредного жучка, да так крепко побрызгали - не то что ежика, комара в лесу не осталось. В последние годы ожил старый лес, помолодел, зазвенел птицами, боровая дичь откуда-то взялась, лоси осмелели, волк за ними с севера потянулся. Вот и медведь объявился. Если, конечно, не врет Евменовна, гораздая придумывать что-то уж вовсе несуразное.

- Сходи, Андрей Сергеич, - ныла бабка, - и туристов погляди - вроде уважительные ребята, чайком с конфеткой меня напоили, да уж больно костры шибкие жгут и водки в кустах цельный мешок прячут. Вот пойдешь поглядеть и медведя застрели, ладно?

- Нельзя его стрелять, - теряя терпение, отрезал Андрей и встал. - Он на весь край один. На развод оставим. А ты не бегай от него, не бойся - не польстится он на такое сокровище.

- Смейся, смейся, внучок, - со злостью зашамкала ему вслед баба-яга, - кабы не заплакать тебе, злорадному!

2

Андрей забежал на минутку к себе, снял с вешалки планшетку, проверил, есть ли в ней на всякий случай бумага и бланки. Открыл сейф, достал пистолет, подумал, подумал - и положил обратно...

В Оглядкине Андрей оставил мотоцикл и пошел искать туристов. Нашел он их легко, поздоровался, осмотрелся. Ни "шибкого" костра, ни водочных бутылок не обнаружил. Ребята оказались аккуратные, из настоящих туристов. Стоянку держали в порядке: палатки туго натянуты, костерок обложен камнями - не поленились с речки натаскать, топоры торчали в старом пеньке, а не в живом дереве, как иногда бывает, даже ямка для мусора отрыта и прикрыта лапником от мух.

Медведя они, оказывается, тоже видели - приходил под утро, чисто вылизал не мытую с вечера посуду, погремел пустыми банками в помойке и ушел, "ничего не сказав".

Ребята предложили Андрею дождаться ухи - вот-вот должны были вернуться рыболовы, но он отказался - некогда...

Хмурый бор только зимой был хмурым, а вообще-то, в Синеречье не сыскать места приветливее и солнечнее. Андрей давно уже не бывал здесь, и радостно ему дышалось, весело было хрустеть валежником, поддавать носком сапога крепкие шишки, снимать ладонью с влажного лица невесомую, упрямую паутинку. Он, не удержавшись, срезал два крепких грибочка и зачем-то положил их в планшетку, высыпал в рот горсть горячей земляники и у большой, туго натянутой между землей и небом сосны остановился, прислонился к звенящему стволу, чувствуя, как он дрожит, шевелится, толкает в плечо, запрокинул голову. Над ним, высоко-высоко, размашисто качались далекие кроны, плыли по синему небу белые, пронизанные солнцем облака, толстым сердитым шмелем гудел в ветвях упругий ветер.

И вдруг в этом прекрасном разумном мире раздались два резких, слившихся выстрела. "Дуплет. Пулями. Кто?" - мелькнуло в голове Андрея. Он шел бесшумно, не раздвигая ветки, а скользя между ними так, чтобы не шуршала листва по одежде, ставил ноги легко, чтобы не трещали под сапогами сухие сучки.

На краю небольшой, зарастающей молодняком вырубки Андрей остановился, осмотрелся - увидел невдалеке задержанное густой листвой жиденькое, прозрачное облачко дыма, и ему показалось, что в воздухе еще стоит нерастаявший, тревожный запах пороха. Какой-то человек, стоя на коленях, возился с чем-то большим, темным, что-то быстро делал с ним.

Андрей терпеливо дождался порыва ветра, тихо подошел сзади, сжал зубы, непроизвольно закачал головой. Медведь лежал на спине, раскинув лапы, как убитый человек, запрокинув большую голову с открытыми, будто еще видящими глазами. Земля вокруг него была изрыта когтями, забросана клочьями выдранной травы; в глубокой бороздке шевелилась, извивалась белая личинка, облепленная муравьями. В воздухе густо стоял тяжелый дух сырого горячего мяса, жадно жужжа, кружились большие зеленые мухи.

Леший, мотая головой, сдувая с лица комаров, сноровисто, воровато свежевал тушу. Левая рука его, голая по локоть, в ошметках красного мяса, в клочьях мокрой шерсти, задирала, оттягивала взрезанный край шкуры; в правой - окровавленной - безошибочно, точно сверкал тусклым лезвием длинный нож.

- Здравствуй, Федор Лукьяныч, - негромко сказал Андрей.

Егерь вздрогнул, выронил нож, мокрая красная лапа метнулась было к ружью.

- Тьфу, черт! Напугал ты меня, Андрейка. Ловко подкрался.