Непорочная для оборотня

Собиралась отложить мобильный телефон и взять массажную расческу, чтобы привести волосы хоть в какое-то подобие порядка, как смартфон завибрировал в руке:

— Да, — раздраженно буркнула. Опять что-то потребовалось этому Сафронову!

— Доброе утро, Агния Николаевна! Это Юрий Олегович, лечащий врач господина Самойленко.

— Доброе утро! Есть какие-то новости? — нетерпеливо потребовала. В конце концов, новости о здоровье опекуна мне обещали еще вчера.

— Да, — признался врач. Голос мне показался мрачным.

— Говорите! — поторопила.

— Это не телефонный разговор. Вы не могли бы подъехать?

— Разумеется. Но вы хотя бы можете сказать, состояние Самойленко ухудшилось?

— Нет, но пришли результаты обследования. К сожалению, порадовать вас нечем.

Собиралась быстро. Наскоро приняла душ и натянула на себя джинсы с майкой, планируя сверху накинуть пиджак. Я еще помнила, что договорилась о встрече с Пахмутовым, выглядеть стоило хотя бы более-менее презентабельно. Тщательный макияж делать тоже не было времени. Немного туши на ресницы и чуть розоватый блеск для губ. Я была в том возрасте, когда легко можно было обойтись без тональных средств, двумя взмахами кисти для пудры, убрав некрасивый блеск.

Звонок Юрия Олеговича не расстроил. Я была готова к чему-то подобному. Это означало лишь то, что я рассуждала в правильном направлении. В ближайшее время, если только каким-то чудом Виктору Степановичу не станет лучше, мне придется взять на себя ответственность.

А я ведь никогда не была ответственной, хотя давно вела самостоятельную жизнь. Просто жила по накатанной. После того, как ушла из дома, сразу очутилась под крылышком Самойленко. Мне ни дня не приходилось думать о том, как добыть кусок хлеба.

«Хочешь продолжить учебу в Англии?». Пожалуйста.

«Хочешь в августе отправиться во Францию?». Изволь.

«Хочешь на горнолыжный курорт? Нет?! Может быть, на море?». Без проблем.

Да, я не наглела, ограничивая себя в тратах, понимая, что Виктор Степанович заботится обо мне только в память об отце. Но сам Виктор Степанович меня никогда не ограничивал. Я ведь запросто могла пойти в любой момент и купить себе брендовую сумочку или туфельки.

Мне достаточно было зайти в гараж, чтобы убедиться в его щедрости.

Кстати, о гараже… Я уже подумала о том, что если не найду способа раздобыть денег для перевода в другую клинику, можно продать свою машину.

— Еще воды? — участливо поинтересовался Юрий Олегович.

— Нет. Объясните, пожалуйста, еще раз, — попросила. — Неужели, совсем ничего нельзя сделать?

— Боюсь, что нет. В данном случае мы можем только способствовать, но все зависит исключительно от него. Требуется время, — такими вот обтекаемыми фразами Лермонтов пичкал меня уже добрую четверть часа. Оказалось, что инсульт спровоцировал у Виктора Степановича обширный отек мозга, поэтому его ввели в медикаментозную кому. Смешно звучит, но искусственная кома восстанавливала нервные клетки. Правда, длительное нахождение в медикаментозной коме могло нанести существенный вред. Были еще другие, менее серьезные осложнения, вызванные инсультом. Юрий Олегович вдоволь сыпал непонятными медицинскими терминами. Но какие-то положительные прогнозы врач делать напрочь отказался, ссылаясь на то, что все в руках Праматери Луны и пациента. Так и сказал: «Праматери Луны»… Меньше всего ожидала услышать подобную ересь от врача суперсовременной клиники.

— А если я его переведу в другую клинику? Например, в Москву, — да-да, возможно, там врачи были более вменяемые. Ну, не верилось мне, что при развитии современной медицины, когда даже зубы научились лечить с помощью лазера, ничего нельзя предпринять. Может, они, конечно, что-то предпринимали, но никакого плана лечения или каких-то предложений мне озвучено не было.

— Вы можете, но я бы не советовал. У нас достаточно современное оборудование и высококвалифицированный персонал, — мне захотелось грустно усмехнуться.

— Понятно, спасибо, — поднялась. — Я могу его увидеть?

— Конечно. Поговорите с ним.

— Поговорить? — с энтузиазмом спросила. Только что Лермонтов рассказывал о том, что Виктор Степанович находится в искусственной коме. А я как-то всегда думала, что при коме сознание, словно, отключается.

— Да, побеседуйте с ним. Он вам, конечно, не ответит, но говорят, — протянул врач, — они слышат. Проводились опыты…

Юрий Степанович, казался, вчера таким адекватным, а сегодня просто раздражал. Слушать не стала, перебивая:

— Проводите меня до палаты.

Сидела на стульчике рядом с больничной койкой опекуна. Держала его за прохладную морщинистую руку, периодически прижималась к ней губами. Он был такой бледный. Весь в каких-то проводах и трубках. Успокаивало только мерное пиликанье монитора. Сердце билось, значит, живой. Все-таки расплакалась.

Я всегда относилась с теплотой, уважением и безграничной благодарностью к Виктору Степановичу, но даже не представляла до этого момента, насколько любила и дорожила им. Пожалуй, он мой самый родной и близкий. Даже не хотела думать, что будет, если ему не станет лучше. О смерти вовсе не думала.