Непорочная пустота. Соскальзывая в небытие

Кажется, свет внезапно стал ярче? Или мои глаза просто привыкли к полумраку? Я пялился на ту смутную, скрытую тенями точку, в которой смыкались плоскости и сходились линии — ось x, ось y, ось z, — образуя угол куба. Мне пришло в голову, что на этом они не заканчивались. Каждая ось уходила за пределы стен и потолка, в другое измерение.

Возможно, это тоже был эффект травки.

Но ощущение не отпускало меня. Здесь накапливались не только тени. Давление нарастало, и ограниченное углами пространство искажалось, как деформируется один бок воздушного шарика, если сдавить другой.

А потом, всего лишь на мгновение, я увидел, как точка пересечения вспучилась, обращаясь чем-то вроде круга, как будто угол куба пересекла сфера, открыв… я мысленно назвал это глазом, и лишь позже понял, что, скорее всего, это именно он и был. Не потому, что он выглядел как те глаза, которые я привык видеть и с помощью которых привык видеть. На них он как раз не походил. Это была многогранная система шестиугольников, фасеточный глаз. Но еще не осознав этого, я уже называл эту штуковину глазом, потому что мне показалось, будто то, чему он принадлежал, меня увидело. А потом он исчез.

Я попятился, оступаясь, наткнулся на кровать Мики, плюхнулся на матрас и остался на нем сидеть, не отводя взгляд от угла. Но тот продолжал притворяться самым обычным углом.

Спустившись, я обнаружил Мику там, где его оставил, и как мог оберегал его до конца ночи.

Должно быть, у меня получилось. Придя в себя, я обнаружил, что Мередит и Итан стоят над диваном, а в окна гостиной царапается солнечный свет.

— Может, объяснишь?.. — проговорила Мередит.

— У нас тут лагерь, — сказал я. — Послушайте, наверное, будет лучше, если сегодня Мика поспит с вами. С его комнатой что-то не так.

* * *

А двадцать четыре часа спустя, на следующее утро, уже не имело значения, что еще мы могли бы предпринять, чтобы вывести Мику из этой странной фазы, к каким выводам мы могли бы прийти после бестолковых споров о том, что происходит с несчастным мальчишкой. Потому что на этот раз меня разбудил даже не плач, а вой.

Вываливаясь в коридор, я молил все незримые силы, ни разу в жизни ко мне не прислушивавшиеся, чтобы то, что я обнаружу в их спальне, меня удивило. Скажем, Мередит разбила какую-то вещицу и порезала ногу. Или в окно влетела птица и устроила переполох. Какой-нибудь пустяк, из-за которого сестренка перевозбудилась. Что угодно, но только не самое очевидное. Что угодно, только не Мика.

Но, как я и говорил, они ко мне не прислушивались.

Мой племянник и моя сестра были одеты в пижамы, и она баюкала его в углу спальни… где, по всей видимости, обнаружила минуту назад, когда проснулась. В паре футов от них сидел на корточках, обхватив себя руками, сжавшийся в позе зародыша Итан в футболке и трусах-боксерах.

Взглянув на Мику, невозможно было понять, что что-то не так. Казалось, будто он спит. Но матери лучше знать, не правда ли? Она не могла не почувствовать.

Никто не будет так рыдать над ребенком, которого просто трудно разбудить.

* * *

Я прожил у них дольше, чем собирался, — остался на похороны и еще на несколько дней после них. Мне казалось, что это неправильно, к тому же у меня был игровой магазинчик, который не мог долго без меня управляться, но, если бы я уехал, мне было бы еще хуже. В основном я слушал, потому что мои слова ничего не могли исправить.

«Не грустите так, вы не одиноки, об этом в новостях говорят, такое по всему миру творится», — ничем бы это им не помогло. Хоть и было правдой. Это можно было бы назвать эпидемией, но она не возникла в каком-то конкретном месте, прежде чем распространиться по миру. Это происходило сразу везде, без очевидного центра, и длилось уже неделю, когда убило Мику. Просто потребовалось какое-то время, прежде чем отдельные детали стали складываться в общую картину, какой бы ужасной она ни была. Всякая смерть локальна.

Поэтому в те первые несколько дней я слушал и часто обнимал Мередит и Итана, потому что сами они были не способны обняться. А после того, как я вернулся наконец в Колорадо, вместе я их больше не видел.

По статистике вероятность того, что потерявшая ребенка пара разойдется, довольно велика. О таком не спрашивают, но, мне кажется, дело в том, что родители винят и не готовы простить друг друга.

Мередит с Итаном не пошли против статистики. И я могу уверенно сказать, что они винили друг друга — быть может, не в открытую, но я замечал признаки этого в ту первую неделю после смерти Мики: Мередит задавалась вопросом, почему Итан не проснулся, когда лежавший между ними Мика слез с кровати, чтобы в последний раз встать в угол, и наоборот. Но они винили и самих себя, и я тоже себя винил, ведь я что-то заметил и не сделал из этого никаких важных, спасительных выводов.