Непорочная пустота. Соскальзывая в небытие

Поэтому, когда после нескольких недель жизни и работы под одной исхлестанной дождем крышей мои гены заставляют меня задуматься, не переспать ли мне с Райли — разве будет это иметь какое-то значение через год? — я отмахиваюсь от этих мыслей. Я не хочу быть таким человеком. Не хочу сейчас начинать кормить чудовище. Я совершил достаточно необдуманных поступков, и теперь предпочту закончить эту жизнь в попытках стать чем-то лучшим, нежели суммой моих неподходящих друг другу составляющих.

Мне достаточно просто наслаждаться каждым ужином. Достаточно отложить мытье посуды до утра и сидеть у панорамных окон с людьми, которых я люблю, подкармливая огонь, попивая вино и глядя на хмурое озеро, на котором взбивает пену завывающий горный ветер. И когда мы салютуем друг другу бокалами и говорим о своих сожалениях, среди них нет того, что я сделал или не сделал с Райли.

Кларк, всегда интересовавшийся космосом и его исследованиями, жалеет, что его альбом электронной музыки для планетариев так и не вышел за пределы фрагментов и нотных набросков. Райли жалеет, что так и не смогла убедить себя, будто ей по силам написать симфонию. Аврора — что фотографии городов-призраков и брошенных автомобилей, разбросанных по пустыням Юго-Запада, так и не сложились в альбом, оставшись храниться на нескольких жестких дисках.

Мы из тех людей, которые больше всего сожалеют о несделанном.

А я? У меня такого целый мешок — коммерческие проекты и персональные мечты, застрявшие в производственном аду — но, когда настает мой черед поднять бокал за Великое Несделанное, я удивляю самого себя тем, что заговариваю об идее, пришедшей мне в голову уже здесь, на озере Вапити. Моя неожиданная переквалификация в документалиста дала свои плоды.

Сумасшедшие, одержимые, психи… вот кого мне хотелось бы отыскать и проинтервьюировать, если бы на это было время. Туристы, спелеологи, путешественники-любители, ставшие посмешищами из-за рассказов о том, как они натыкались на трубы и прочие металлические конструкции, торчавшие из древних напластований камня. Вышедшие на пенсию шахтеры, находившие подобные обломки вперемешку с углем в недрах земли. Геологи, вынужденные забыть о неких странных аномалиях, потому что они не хотели, чтобы это положило конец их карьерам.

Они существуют. И я бы хотел услышать, как они рассказывают свои истории об одиночестве и унижении. Я хотел бы спросить их, каково это — быть реабилитированными.

Им противостоял не заговор. Ничего столь грандиозного или организованного. Всего лишь упрямство и враждебность. Неважно, логика им движет или вера, среднестатистический человек не желает отвергать свои представления о terra firma. Противореча им, ты подставляешь себя под удар. Даже болваны, живущие с убежденностью в том, что Солнце обращается вокруг Земли, не терпят, когда кто-то предполагает, что этот гигантский каменный шар под ногами принадлежит кому-нибудь, кроме них. Теориям о том, что, каким бы естественным ни было происхождение нашего покрытого водой камушка, в какой-то невообразимой древности по крайней мере часть его превратили в геотермальный механизм, просто не находилось места.

Мне пришлось бы брать интервью не только у тех, кого ошибочно прозвали сумасшедшими. Мне пришлось бы созвать круглый стол экспертов и смотреть, как они грызутся, забивая друг друга до смерти своими излюбленными теориями и разрывая в клочья чужие.

Одни только взаимные обвинения, и никаких ответов на вопрос: на чем же мы сидели все это время? На провинциальном химическом заводе, принадлежавшем каким-то неизвестным высокоразвитым инопланетянам? На чьей-то космической заправочной станции? На оружейном складе? И почему об этом — чем бы оно ни было, — судя по всему, забыли?

А может быть, оно имело куда более близкое отношение к нашему развитию, чем нам хотелось думать; может быть, оно было геологического масштаба бомбой с часовым механизмом, запущенным случайно или сознательно. Испытанием, которые мы провалили, потому что слишком увязли в собственных мелких лжи, низости, жестокости и предательстве, чтобы обнаружить эту проблему, распознать ее и разрешить.

Вот о чем я жалею. Этот фильм проигрывается в моем сознании, но больше я его нигде не увижу.

Но даже воображаемому фильму нужно название.

«Соскальзывая в небытие» — по-моему, неплохо.

Я посвятил бы его призраку по имени Скотти.

* * *

Церемонию открытия приходится перенести на неделю раньше, но выбора у нас нет. Это не позорно. Многие великие произведения искусства представали перед глазами публики незавершенными. Худшее, что можно об этом сказать, — что их создатели были всего лишь людьми, боровшимися с обстоятельствами и временем.

Момент наступает в середине позднего августовского утра, такого же холодного и серого, как и все остальные. Самые наблюдательные из нас уже что-то подозревают. Птицы ощущают это раньше всех, и мы, прикованные к земле, просыпаемся от криков огромной стаи, улетающей на юго-восток.

Что бы это ни было, оно приближается с северо-запада, и ничего хорошего с собой явно не несет.