Непорочная пустота. Соскальзывая в небытие

— Ваше молчание говорит «нет», но ваши глаза отвечают мне «да». Это нормально. У всех нас бывают порывы стереть ошибки. — Аттила по очереди осмотрел их и сосредоточился на Таннере. — Так почему ты этого не сделаешь? Ты, из всех людей? У тебя ведь есть весомые причины. Я знаю, что тебя ждет дома.

«Нет, — подумал Таннер. — Не смей. Ты не осмелишься это сказать. Никто не осмелится это сказать».

— Малышу хоть диагноз-то поставили? И имеет ли это хоть какое-то значение? Диагноз ничего не исправит. Никого не снимет с крючка. Ты все равно будешь думать: «Черт возьми, кто-то серьезно засрал мальчишке ДНК. Надеюсь, это был не я».

Он и правда это слышал. Он наблюдал за тем, как слушает это.

— Может, это и правда был не ты. Ты, твоя жена — возможно, вы оба не виноваты. Просто так получилось. Я как-то слышал, что если случайный всплеск гамма-лучей пройдет через атмосферу и попадет в неправильную хромосому в неправильном месте и в неправильное время — все. Хана плану природы. Появляется новый чертеж. Кучка частиц, последние несколько миллиардов лет рассекавшая галактику, примчалась, как снайперская пуля, и все изменила.

Таннер парил в двух шагах за спиной манекена, облаченного в его одежду, и поражался тому, что манекен никак не реагирует на эти слова.

— Ты разве не чувствуешь искушения что-то с этим сделать? У тебя не выйдет вернуться назад во времени и встать на пути у пули. Но неужели ты ни разу не спрашивал себя, в чем вообще смысл? Если твой ребенок с большой вероятностью даже жопу вытирать не научится, разве не лучше было бы, чтобы он никогда не рождался? Не говори мне, что не ощущал искушения подойти к кроватке с подушкой в руках и стереть эту маленькую ошибку.

— Срань господня, — сказал Шон. — Хорош. Серьезно. Мы поняли, ты худший человек на свете. С определенного момента ты просто… ладно, слово «красуешься» тебе не очень подходит, но другого у меня нет.

Самым стыдным было то, что Аттила не ошибался. По крайней мере насчет Риза. Таннер выслушал стольких людей, которые пытались выставить это Божьим замыслом, а потом уходили, вроде как исполнив свой долг, что он уже готов был отправить следующего, кто такое скажет, на встречу с этим их Боженькой. Этим жестоким генетическим инженером, которому позарез нужно было создавать детей, чьи глаза, казалось, фокусировались исключительно на каких-то непостижимых просторах внутри их собственных черепов.

Он ни разу не вставал над кроваткой с подушкой. Но он, бывало, сидел в соседней комнате, думая о том, способен ли на такой поступок и что он принесет за собой — муки или освобождение. Таннер спрашивал себя, что будет бо́льшим проявлением любви и милосердия: позволить Ризу вырасти таким, какой он есть, или отпустить его туда, откуда он пришел.

Ночные сомнения, тревожные сомнения, беспомощные сомнения — вот что это было, и они никогда не задерживались надолго. Но все равно они оставляли Таннера в раздумьях о том, что за эгоистичное чудовище вообще способно на такие мысли.

Теперь он знал. На такие мысли был способен Аттила, и он видел их в других. Потому что, похоже, непрерывно существовал в этом пространстве.

Таннер задавил гнев, чтобы снова обрести дар речи.

— Так сколько времени, говоришь, ты знал Дафну?

— Ну же, старший братец, не выпадай из реальности. Мы ведь это уже обсудили. Четыре месяца. Недолгое знакомство… — Аттила ухмыльнулся и облизал губы. — Но приятное.

— Четыре месяца она знала тебя. Я имею в виду, сколько времени ты знал о ней. Улавливаешь разницу?

Впервые за все это время Аттила пошевелился, на шаг приблизившись к ним, к креслу, которое стояло между ними, словно обозначая границу.

— Разницу я улавливаю. Я значения не улавливаю.

— Может, ты год или больше звонил ей, прежде чем появиться в ее жизни? Раз за разом оставляя одно и то же сообщение?

До сих пор Аттила выглядел так, словно контролировал ситуацию. Так оно и было. Казалось, они не могут сказать или сделать ничего, что застало бы его врасплох. Кроме этого. Этого он не ожидал. Как и Шон, покосившийся на Таннера, будто спрашивая, что еще он скрывает.

— Так значит, ты их слышал. — Теперь рокочущий, как гром, голос Аттилы был ровным и спокойным, лишенным издевки. — И что скажешь?

— Сотни звонков? А то и тысячи? Это похоже на действия одержимого, ведущего очень долгую и больную игру.

Аттила бросил злобный взгляд в пространство между ними, но теперь в нем была какая-то отстраненность. Отстраненность человека, которому больше не интересно тыкать в тебя, чтобы посмотреть, какую это вызовет реакцию. Развлечения закончились. Так волк мог бы смотреть на кого-то, кого ни в жизнь не сочтет себе равным.

Когда Аттила бросился на них, это оказалось полной неожиданностью. Таннер должен был оставаться начеку, но ему и в голову не приходило, что такое возможно. Зачем вообще нападать? Он мог просто позволить им уйти, и они пошли бы своей дорогой, вот и все. К тому же Аттила был один против двоих, а Таннер и Шон были крепкими ребятами. Они могли бы постоять за себя в барной потасовке.

Но это была не барная потасовка.