Непорочная пустота. Соскальзывая в небытие

Я рассказала ей о том, что заявил в суде Уэйд Шейверс: когда настал черед Броди оказаться в сарае, он поначалу не боялся того, что с ним должно было случиться, и даже указывал Шейверсу, где его нужно резать, рассказывая при этом о некой жатве, во время которой ему перерезали какой-то «вентральный стебель». Это могло показаться наглым самооправданием худшего на земле человека, вот только мать Броди поверила ему.

— Вот и все, — сказала я Бьянке. — Больше я ничего не знаю.

Мы сидели на нашей скамейке, окруженные пузырем молчания, сквозь который не могли пробиться другие мамы, няньки и визжащие дети. Когда Бьянка посмотрела на часы, это движение показалось мне неуместно будничным. В пределах нашей досягаемости зависли неуловимые тайны Вселенной — а мы так и остались рабынями шестидесятиминутных временных отрезков, в которые еще и дорогу надо было уложить.

— Это как-нибудь тебе помогло? Показалось знакомым? Хоть что-нибудь?

На ее лице проступило блаженное выражение — как у святой, которой коснулся Бог. Всего-то и нужно было, что выслушать ее. Всего-то и нужно было, что поделиться самыми грустными своими воспоминаниями.

— Если я заброшу Сороку к бабушке, ты сможешь сказаться больной до конца дня? — спросила Бьянка. — Я очень хочу тебе кое-что показать.

* * *

В узком дверном проеме рядом с цветочным магазином обнаружилась панель домофона. Таннер давил на кнопку, пока не услышал сквозь треск помех раздраженный ответ человека, судя по голосу, не привыкшего к гостям. Когда он спросил о Дафне:

— Ее здесь нет. И не было уже восемь месяцев. Но ты это, должно быть, и так уже знаешь. — У Аттиллы был низкий голос на грани basso profundo и акцент уроженца Восточного побережья, откуда-то из окрестностей Нью-Йорка. Возможно, из Бруклина. — Это ты, что ли, старший братец?

— Это ее брат Таннер, да. Мы можем поговорить?

— А сейчас мы что делаем?

— Я имею в виду, лицом к лицу.

— А зачем оно мне? Я тебя и так отлично слышу.

— Потому что мы поговорим или сейчас, или позже. — Шон подошел ближе и сам нажал кнопку домофона. — Думаешь, твои железная дверца и лесенка что-то значат? Братан, да мы сегодня утром висели на веревках на высоте двести шестьдесят футов, и это для нас обычное дело. Думаешь, окошко на втором этаже для нас не херня? А тебе ведь нужно когда-нибудь спать.

— Это еще кто?

— Мой напарник. Обычно у него получше с манерами.

— Нет, он мне, пожалуй, нравится. Он прямее, чем ты. А вот тебя я слышу и понимаю — еще пара фраз, и мы докатимся до пустых слов. А кому нужно тратить на них время?

Дверь зажужжала, открываясь, и Таннер распахнул ее. Внутри царил пещерный сумрак, лестница была грязной, ступеньки — крепкими, но под ногами скрипели от старости. И их было много.

Помещение наверху оказалось просторным — единой комнатой, разным частям которой отводились разные функции. В центре, в окружении разномастных кресел и дивана, стоял, широко расставив ноги и скрестив на груди руки, Аттила, словно пустивший корни в укрытый персидским ковром пол. Пара шагов в любом направлении — и он очутился бы у кровати, у холодильника или у висевшего на стене оружия — выбор был за ним. Аттила успел снять очки и оглядывал гостей, то ли хмурясь, то ли потешаясь.

Первым нарушил молчание Шон.

— Я сам с собой поспорил, когда поднимался по лестнице: «Что у него будет на стене? Пара мечей?» А потом я подумал: «Нет… нет, он, наверное, больше по топорам».

Шон кивнул на них — на пару смертоносного вида боевых топоров со скрещенными рукоятями. Они были одинаковыми — головки их, узкие у топорища, с одной стороны расширялись, превращаясь в выгнутые полумесяцем лезвия, а с другой оканчивались длинными, кровожадного вида шипами.

— Они заточенные или так, для понтов?

— А ведь до сих пор ты так хорошо себя показывал.

— Дафна, — сказал Таннер. — Разве мне обязательно задавать вопрос? Он тебе и так уже, похоже, известен.

— Она прирожденная бегунья. Но с чего ты взял, что она прибежит сюда? Она никогда не возвращается. Это не в ее натуре. Она бежит только вперед. — Аттила покачал головой в наигранном недоумении. — Я-то думал, ты ее лучше знаешь.

— Кое-кто сказал мне, что она могла направиться сюда. Я просто…

— Проверяешь, — закончил Аттила. — Ну естественно. Это в твоей натуре. Чувство вины — та еще наркота, верно?

Говнюк.

— Тебя разве не успели достать ее выкрутасы? — Аттила говорил почти дружелюбно. — В жизни есть лишь три непреложных вещи — смерть, налоги и братишка Таннер, который бросается на поиски Дафны всякий раз, когда она уходит в самоволку. Интересно, кто из вас кого лучше выдрессировал?

— И как, по-твоему, для нее должно сейчас выглядеть бегство вперед? — Умница Шон углядел лазейку и необходимость вступить в разговор. — Есть идеи?

— Она здесь прожила всего четыре месяца. Как думаешь, много мы с ней успели наговорить? Она… там, где должна быть.

В его голосе слышался оттенок злорадства. Как будто Аттила знал что-то, чего не знает брат, и хотел, чтобы они это поняли. Поняли, что у женщин бывают секреты, о которых братья всегда узнают последними.