Непослушная послушница, или Я - жена демона?!

— Может, сердце тебе подсказывает, что ты готов создать новую семью? — я спросил, опять же, прямо: мы не женщины, чтобы плести словесные кружева, не один бой прошли бок о бок, ни к чему дипломатничать.

— Ты со своей сначала разберись, советчик, — фыркнул друг. — Раз со мной тут сидишь, штаны протираешь, значит, супружница тебя из спальни поперла, верно?

— Разберусь, — пробурчал в ответ. — Главное, Повелитель отказал Сазентану. Мое сокровище остается со мной.

Или уж скорее чудовище! Несговорчивое, ругательное, вредное. Но до боли желанное!

— Но нам сейчас не до того, — я посерьезнел. — Драконы зашевелились. Стягивают силы к границе, разведка доложила. Неспокойно там стало, очень.

— Не живется мирно этим ящерицам! — Сандор скривился. — Неужто опять война, Дэс?

— Вполне возможно, — в душе разилась тоска, горчащая плохим предчувствием.

— Бездна их всех побери! — оборотень стиснул края столешницы. — Мало народу полегло, что ли? Чего мирно-то не живется?

— Дядя Дэстан, а меня возьмете на войну? — из-под стола вынырнул младший оборотень. — Я вырос уже! Лучше всех из лука стреляю, а ножи метаю почти как папка! Возьмете?

— Ты откуда взялся, постреленок? — я подхватил его и усадил на колено. — Тяжелый стал!

— Говорю же, подрос я, — Кай стянул со стола куриную ножку и впился в нее зубами. — На фойну хощю!

— Не мели не дело, сын, — одернул его отец. — В войне ничего хорошего нет. Там только страдание, кровь, боль и смерть.

— Я героем хочу стать, как ты, — возразил отрок, вернув на тарелку обглоданную дочиста кость.

— Нет там ничего героического. Мирно жить и честно трудиться — это подвиг. А ноги-руки сечь и смерть сеять — не геройство. Заруби на своем любопытном носу, понял?

— Понял, — парень обиженно засопел.

— Это что же ты тут делаешь, хулиган хвостатый? — воскликнула Дженни и, поставив на стол поднос с игристым и закусками, воззрилась на постреленка. — Сама же тебя уложила с час назад!

— Так я поспал, а потом решил, что хватит, а то ведь так всю жизнь просплю! — Кай расплылся в хитрой улыбке.

— Марш в постель, живо! — служанка указала на дверь. — А не то ща как напихаю в штаны крапивы, будешь знать, олух!

— Папка, она чего, уже к роли мачехи, что ли, примеривается? — ляпнул постреленок.

Сандор и Дженни одновременно застыли, а потом также разом покраснели до корней волос.

— Ладно, побегу я, — пробормотал младший оборотень, учуяв запах приближающихся пенделей.

Спрыгнув с моих колен, он умчался, оставив отца и будущую мачеху растерянно хлопать ртом.

— Ребенок и то умнее тебя, Сандор, — не упустил случая поучаствовать в этой шутке и я. — Все уже сообразил. Один ты все мычишь, да не телишься!

— Ч-чего сообразил? — отмерла Дженни. — О чем это вы, господин Дэстан?

— О том, что скоро у нас свадьба будет, — я усмехнулся и поднял кубок с игристым, — ну, за счастье молодых!

Опрокинул его в себя и встал. Пусть воркуют, третий лишний. Пойду, попытаюсь все-таки уснуть. Завтра опять в путь. Один день только сумел выкроить, чтобы заглянуть к моей непослушной, по которой истосковался так, что и долгая дорога туда — обратно была не в тягость. Лишь бы увидеться с ней, упрямой моей красавицей.

— А, кстати, — спохватился на выходе из зала, — Дженни, передай торговцам, которые привозят к нам продукты, что отныне в этот дворец морковь разрешено поставлять только в тертом виде! Запомнила?

— Конечно, господин Дэстан, — она послушно кивнула, а потом уточнила, сделав невинное лицо, — а вашим этим гаремным нахлебницам тоже только тертую подавать?

Вот совсем все распоясались, как я посмотрю!

— Касаемо гарема мне без разницы, — буркнул в ответ и зашагал дальше.

Вслед мне несся заливистый хохот Сандора.

* * *

Проснулся затемно и злой, потому как почти не спал. Плеснул воды в лицо, вышел из спальни. Все в доме еще не проснулись, даже слуг было не видать. Будить никого не стал, собрался, оседлал коня и хотел уже отправляться к паромщикам, но позади раздался тихий голос:

— Снова бросаешь меня?

— Иви, — резко обернулся и увидел ее, стоявшую поодаль.

Кутаясь в шаль, спасаясь от заползающего под одежду холода, жена молча смотрела на меня. Такая хрупкая и рвущая мне сердце своей грустью, что не выдержал, подошел и рывком прижал к себе.

— Никогда не брошу, — хрипло выдохнул, закрыв глаза и отдавшись сладкой неге, растекшейся внутри. — Что бы ты ни говорила, сокровище мое. Я люблю тебя. Этого ничему и никому не изменить. Ни гарему, ни Фаэртару, ни твоему отцу! И тебе самой этого не изменить, как бы ни старалась. А ты старательная, знаю.

Ответом стал смешок, сорвавшийся с ее губ. Тех самых, к которым я через секунду прильнул требовательным, жадным поцелуем, терзая, лаская, поглощая — и отдавая всего себя взамен.

С трудом оторвался от нее, тяжело дыша от разрывающего тело дикого желания. Но душа стонала еще сильнее — ведь скоро нам снова предстоит расстаться, и когда увидимся, даже предсказывать не возьмусь. Это безумие какое-то!

— Ты скоро вернешься? — прошептала она, с тревогой глядя в лицо сияющими глазами.